Круги в пустоте
Шрифт:
– Так, – задумчиво протянул наконец Дронин, – а где же третий?
Он вынул плоскую трубку мобильника, пощелкал кнопками:
– Сергачев, что за дела? Почему доставили только двоих? Что? Как это не нашли? Вот что, Сергачев, выкручиваться перед женой будешь, а мне втирать нечего. Немедленно разобраться, доставить и доложить! Приказ ясен, младший лейтенант? Исполнять!
Он сунул трубку куда-то под китель и еще раз оглядел мальчишек.
– Ну что, молодые люди, назовите-ка ваши имена. – Майор придвинул к себе бланк протокола и принялся задумчиво что-то там чиркать. Оформлять протокол он, понятное дело, не собирался, если надо, этим потом займутся районные инспектора. Но шелест казенных бумаг всегда правильно действует на
– Илья Комаров!
– Александр Баруздин!
Майор хмыкнул.
– Баруздин у нас на учете значится, у Комарова привод… Молодцы… Ну что, где же ваш третий товарищ, Дмитрий Самойлов?
Мальчишки нервно переглянулись.
– Мы не знаем… – протянул один из них, Комаров. – Мы его два дня уже не видели. Думали, он с матерью на дачу поехал.
– Ой как нехорошо, – прищурился майор. – Только открыл рот – и сразу вранье. Нет у Самойловых дачи. Так что, Комаров, теперь веры тебе поубавилось. Теперь тебе придется очень постараться, чтобы я хоть одному твоему слову поверил. А ты что скажешь, Баруздин?
Санька молча пожал плечами.
– Не слышу ответа, – змеино-тихим голосом констатировал майор. – И это плохо. Ты знаешь, Баруздин, что бывает за отказ сотрудничать со следствием? Ну ничего, скоро узнаешь, у нас такие вещи быстро и доходчиво объясняют. Ладно, к теме Самойлова мы еще вернемся. Итак, юноши, вы догадываетесь, почему оказались здесь, в Управлении уголовного розыска ГУВД Москвы?
Ответом ему было лишь шмыганье носов.
– Ладно, тогда я обрисую вам ситуацию, а также ваши перспективы. Вы, молодые люди, обвиняетесь в совершении развратных действий сексуального характера относительно малолетнего ребенка, повлекших за собой тяжкое телесное повреждение. Согласно сто тридцать второй статье УК, это означает для вас лишение свободы сроком до шести лет. Учитывая групповой характер вашего преступления и состояние здоровья вашей жертвы, можно применить и пункт третий этой статьи, то есть от восьми до пятнадцати. Вам обоим уже исполнилось четырнадцать, вы достигли возраста неполной гражданской и уголовной ответственности. Это значит, что пойдете не в спецшколу, а в колонию строгого режима. Учитывая возраст, суд, я полагаю, даст вам лет по пять. На волю уже совершеннолетними выйдете. Если, конечно, выйдете. А то всякое случается, особенно с теми, кто по таким нехорошим статьям идет. Ну а что на зоне опустят, можете и не сомневаться. Впрочем, это вам еще раньше предстоит, и очень скоро – в СИЗО. Ну, петушки, уяснили перспективы?
Петрушко мрачно наблюдал, как бледнеют физиономии парней, как дергаются их плечи, как наливаются еще совсем детскими слезами испуганные глаза. Вот уже шмыганье носами преобразуется во всхлипы, а затем и в рыдания. Наверняка эти мальчишки еще вчера рассмеялись бы, скажи им кто-нибудь, что они, крутые в натуре пацаны, скоро будут реветь как отшлепанные дошколята. Да, сейчас юнцы получили полезный урок – как плохо они себя знают. Впрочем, мысленно усмехнулся Петрушко, он мог бы сказать то же и о себе самом. Ведь еще позавчера он весь кипел от ярости и готов был придушить гаденышей, если не чего похуже с ними сотворить, но сейчас ненависть вся выкипела, оставив место лишь брезгливой жалости. Нет, разумеется, свое наказание паршивцы получат сполна, в этом была целесообразность, но не более. Какой-то высшей правды здесь не ощущалось. Хотя, она вообще редкая гостья, эта высшая правда. Почти как высшая мера…
– Да мы… – захлебывались соплями пацаны, – да мы же с ним ничего… мы же ни пальцем… мы же только собирались…
– Это все Митька придумал, – с яростной надеждой выкрикнул Баруздин, – он сказал: “Давайте разложим этого шибзика, и…” А мы его отговорили, мы только собирались по шее этому мелкому дать, чтоб не борзел… да и то не успели, когда этот, в плаще…
– Значит, валим все на Самойлова? – прищурился майор. – А ведь примерно через час его сюда
На Саньку было жалко смотреть. Весь он сделался плоским и черно-белым, как изображение в старом телевизоре. Чувствовалось, что в мужчину строгих понятий он поверил сразу и безоговорочно, и перспектива подвергнуться перевоспитанию пугала его даже сильнее грядущих лет колонии.
– Осознал? – участливо поинтересовался майор. – Значит, сейчас ты расскажешь правду и только правду. Во всех ее неприглядных подробностях. Иначе… все равно расскажешь, только не нам с товарищем полковником, – кивнул он на Петрушко, – а Полуэкту. Тебя, кстати, тоже касается, – обернулся он к Илюхе, – ты сейчас будешь слушать внимательно, а потом дополнишь недостающее. А если чего забудешь, Баруздин тебе напомнит. Правда, Баруздин? Ну давай, говори, пленка крутится.
– Так-так, – чиркнул в блокноте Дронин. – Значит, незнакомый мужчина, среднего роста, худощавого телосложения, лысый, морщинистый лоб, в сероватой плаще типа “болонья”, усы и борода отсутствуют. Ох, негусто. Так негусто, что даже плохо верится. Ни с того ни с сего появляется некий гражданин, и вы не слышали его шагов, и вышел он не со стороны дорожки, а из леса. Разве так бывает, ребятки? И что же вы, стояли как бараны?
– Ага, – хныча, подтвердил Илюха. – мы хотели драпануть, а у нас будто ноги к земле приклеились. И страшно так стало, ну как в ужастиках.
– Не, – уточнил Санька. – Как если что-то такое жуткое снится. Только нам не снилось, это на самом деле было.
– Ну, допустим, – кивнул майор. – Дяденьки бывают разные, белые, синие, красные… И что у нас получается дальше? Он отпускает мальчика, тот опрометью убегает, а вы все трое остаетесь, так? И с тех пор вы этого мальчика, над которым издевались, не видели?
– Не видели! – хором заявили пацаны. – Мы же вообще… только пошутить хотели.
– Классно пошутили, – усмехнулся Дронин. – На пятерку! Только не баллов, а лет. Ладно, вернемся к тому, что произошло дальше. По вашим словам, мужчина спустя некоторое время вас обоих отпустил, предупредив, что будет больно. Было?
– Еще как! – горячо заговорил Илюха. – Меня вон еще в лифте прихватило, когда домой возвращался. Голова закружилась, и внутри так вдруг холодно стало, я еле дверь открыл ключом, и как вошел, так сразу завалился. А потом в голове ну вроде как набухать что-то начало, все больнее и больнее, это как в тисках, я сперва терпел, потом орал, а потом не помню… Потом мама пришла, а я в прихожей на полу лежу, ну, она “неотложку” вызвала, а те приехали только к вечеру, а тогда уже все прошло почти, ну и меня симулянтом обругали.
– А мои и не знают, – торопливо похвалился Санька, – они поздно домой вернулись, когда уже все кончилось, только я не хилый, – метнул он презрительный взгляд в Илюхину сторону, – я сознания не терял, я все молча вытерпел. У меня тоже сперва в голове, а потом в живот перешло, ну типа кишки вытягивают. А потом ослабело, уже к вечеру. Только мутило, и тошнило, и вообще… как-то не так.
– Ну-ну, – майор снова сделал какую-то пометку в блокноте, – а ваш товарищ, значит, остался на поляне с этим человеком, и больше вы ни Самойлова, ни того мужчину не видели. Все правильно? Да, молодцы, молодцы. Бросили друга, и мало того что бросили – даже и не почесались после. Наверняка ведь вам обоим его родители звонили?