Круги в пустоте
Шрифт:
– Может, какой-то сверхмощный энергетический вампир? – хмуро предположил директор.
– Ты, генерал, не наводи тень на плетень. Сам ведь знаешь, что глупость сморозил. Ну какой вампир способен выкачать столько? Ну десять процентов, ну максимум пятнадцать – и это предел, научно обоснованный предел.
– Если это можно назвать наукой, – усмехнулся генерал Вязник.
– Можешь и не называть, мы тут не на защите докторской диссертации. Наука-не наука, какая разница. Ну давай скажем “эмпирическое знание, которым мы пользуемся”. Не суть важно, а важно, что это явно не вампир. Чтобы на третий день у жертвы оставалось всего сорок процентов… Ты представляешь, какими они были к вечеру пятницы? Нет, это, к несчастью, не вампир. Это маг, Паша. Настоящий маг, не чета нашим подопечным, которые на девяносто процентов жулики, на десять нахватались осколков былой роскоши. Это не шакал типа Горного Духа или того же Магистра, который у меня уже в печенках сидит. У нас таких не водится, это чужой. Из-за грани, из другой тональности,
– Не отвлекайся, Витя! – напомнил Вязник. – Ближе к телу.
– Итак, с достаточно высокой вероятностью предположим, что к нам пришел сильный маг оттуда, из сопределья. В момент появления случайно наткнулся на мальчишек… или не случайно, может, сориентировался по напряженности ментальных полей вблизи места высадки. Затем он выкачал энергию из двоих пацанов и с ее помощью отправил назад третьего. Туда, откуда явился сам. Как видишь, закон симметрии. Теперь он может разгуливать у нас совершенно свободно, его назад не вытолкнет.
– Если только верна эта самая гипотеза симметричного переноса, – вставил въедливый Вязник, барабаня костяшками пальцев по столу. – Сам знаешь, экспериментальная проверка на сегодняшний день невозможна, а все остальное – умствования.
– Паша, ты можешь предложить другую гипотезу, получше? – покладисто спросил Петрушко. – Да, может, мы все сейчас крупно ошибаемся. Давай не ошибаться, давай будем сидеть и ничего не делать. А вот он будет делать, этот маг. Что-то… Вот тут как раз и самое тонкое начинается – зачем он к нам явился? Ясно же, не на экскурсию. Язык знает, в реалиях ориентируется, значит, не впервой ему. И если учесть, что наши олларские корреспонденты предупреждали об эмиссаре из этого ихнего Тхарана… то сам понимаешь. Его послали сюда готовить какую-то грандиозную пакость. Как и кому, мы не знаем. Поэтому будем исходить из гипотезы, что нам.
– А ты сам-то, Витя, веришь в реальность этих олларских корреспондентов? – хмыкнул директор. – В конце концов все завязано на того же Геннадия Александровича и его же собственную интерпретацию его же собственного транса. Я, конечно, доверяю ему, человек надежный, но всегда возможна ошибка.
– Не только Гена, – возразил Петрушко. – Есть еще опыты Геворкяна, есть Лариса Сергеевна. В конце концов, есть свидетельства аналогичного общения через астрал. Наши источники давно сообщают, и в секте Магистра, и в “Бегущей воде”, и в “Черном бастионе”. Конечно, всегда можно счесть это ложью, хотя источники – люди опытные, они знают, как мы наказываем за дезинформацию.
– Ладно, Витя, – помолчав, произнес генерал. – Не скажу, чтобы ты меня убедил, но уболтал. Поэтому и будешь ответственным за разработку “плаща-болоньи”. Возьми под начало людей Семецкого для силовых акций, ежели, не дай Бог, потребуются. И Карасева тоже подключим, чтобы не только кулаки, но и глаза и нюх. Только не забудь, что прочие дела, и прежде всего разработку Магистра, никто с тебя не снимает, потому что больше перекинуть не на кого. И не слишком увлекайся гипотезами. Мой скромный жизненный опыт учит, – Вязник почесал начинающую уже седеть шевелюру, – что все на самом деле не так плохо, все на самом деле гораздо хуже.
7
Всю ночь ему снились бурые муравьи. Огромные, едва ли не с ладонь, покрытые жесткой щетиной, сверкающие колючими бусинками-глазками, они медленно приближались, шевелили усиками-антеннами, клацали клещевидными челюстями, на острых жвалах выступали чернильные капельки яда. Муравьев было неисчислимое множество, их орды двигались и по асфальтовым, мокрым от недавнего дождя дорожкам парка, и по кафельному полу общественного туалета, и по растрескавшейся от солнца глине. Они пока что не торопились жрать Митьку, это предстояло позже, а пока муравьи смеялись. Разве можно смеяться молча? – подумал было он, но тут же и понял – можно. Муравьи веселились, они знали, что теперь все в их власти, мир принадлежит лишь им, и никто не посмеет противостоять. Ни танки, на ракеты, ни смертельные яды – ничто не остановит их нашествия. Тот, кто вовремя это поймет и склонится, тот, может, и уцелеет. Остальных ждет темная яма. Митька стоял возле этой ямы, и снизу доносились слабеющие крики, а сверху равнодушно глядели звезды –
– Спишь, мальчик? – чувствительный пинок вырвал его из забытья, Митька дернулся и сел, пытаясь поднять слипающиеся веки. Вскоре это удалось, и он обнаружил, что комната залита золотистыми лучами восходящего солнца, из окна виден краешек невероятно синего, даже малость зеленоватого неба, а сам он сидит на корточках, прижавшись к стенке, и огромной башней над ним нависает хозяин, кассар Харт-ла-Гир, голый по пояс и, судя по хмурому взгляду, отнюдь не радующийся прекрасному летнему утру.
– Все оказалось еще хуже, чем я предполагал, – холодно процедил кассар. – Ты ко всему прочему еще и ленив, как негодный мул. Ты дрыхнешь точно красавица после ночи удовольствий, хотя правильный раб обязан подниматься затемно. Ты к этому часу уже должен был накормить и напоить лошадей, расчесать им гривы, вычистить навоз, принести воды и приготовить мне завтрак! Вместо всего этого ты спишь! Не стоило, видимо, давать тебе вчера хлеба. Неблагодарная скотина, ты вынудил меня самому делать полагающуюся тебе работу. Что ж, сегодня пора начинать твое воспитание. Для начала – иди на двор и начерпай вон тем ковшом воды из бочки, что за сараем. Наполнишь эту кадку, и будешь поливать мне. Я не намерен откладывать утреннее омовение из-за маленькой ленивой скотины. Шевелись! Да живее, живее!
Митька, все еще путаясь между скучной явью и обрывками какого-то страшного, но невероятно интересного сна, потащился на двор, к огромной, едва ли не в его собственный рост бочке. Той самой, из которой он вчера умывался. Вернее, это был глиняный кувшин, но таких исполинских размеров, каких ему еще не приходилось видеть, в нем, наверное, даже плавать можно, как в бассейне. Как же ее наполняют, такую здоровенную? Неужели ведрами? Немного дальше он обнаружил неглубокую яму, и доносящиеся оттуда запахи не позволяли усомниться в ее предназначении. Наскоро облегчившись, Митька принялся наполнять деревянную, скрепленную медными обручами кадку. Сердить кассара ему не хотелось, как знать, не перейдет ли тот от угроз к действиям? Судя по вчерашнему, Харт-ла-Гир мужик суровый. Но наверняка и к нему найдется подход, надо лишь завязать узелком собственную гордость и ждать, ждать, когда представится шанс. Какой-нибудь. Мало ли? Всегда ведь возможен “вдруг”, потому что иначе все вообще бесполезно, все просыплется сухой землей в бесконечную яму, ту, где рыжие муравьи ждут своего часа…
Он встряхнулся, отгоняя некстати вернувшийся сон. Пора бежать навстречу надвигающемуся дню, навстречу новым неприятностям.
В доме его ждал раздраженный кассар.
– Ну? Ты потратил полчаса на то, что любой здешний мальчишка делает за пять минут! О, Высокие Господа! На что ушли мои огримы? Стой вон тут, бестолочь, черпай ковшом из таза и поливай мне.
Мылся Харт-ла-Гир долго, с наслаждением, отфыркивался, крякал, требовал лить из ковша равномерной струей, присвистывал и щелкал языком. Потом он тщательно вытерся большим, с простыню размером, куском зеленоватой ткани, наставительно заметив при этом, что вообще-то именно рабу полагается утирать своего мокрого после купания господина. Митька на всякий случай молчал, глядел, как перекатываются под бронзовой кожей могучие бугры мышц, и мрачно думал сразу о двух вещах: во-первых, о том, что у него самого еще нескоро будут такие мускулы, если вообще будут, а во-вторых, что хозяйская рука, должно быть, весьма и весьма тяжела.
Умывшись, кассар жестом велел Митьке следовать за ним. Пройдя насквозь несколько комнат, они очутились в просторном помещении, где в каменном углублении пылал очаг, над которым, покачиваясь, висел ярко начищенный бронзовый котел, булькал ароматным кипятком. Вдоль стен тянулись длинные лари и сундуки, узкие лавки, а в центре стоял огромный, человек как минимум на десять, стол. По стенам висели пучки каких-то пахучих трав, в дальнем углу располагалась глиняная бочка, поменьше той, что во дворе, но тоже нехилых размеров. Здесь у них, наверное, кухня, сообразил Митька.