Круглый счастливчик
Шрифт:
Через две недели, к нашему удивлению, Дьяконова восстановили. Картина изменилась: кто был в трансе — ожил, кто радовался — затосковал.
Подходит ко мне начальник нашего отдела Малявин, растерянный, впечатление такое, что сейчас заплачет.
— Ну, Ильин, — говорит, — теперь я пропал!
— Откуда, — спрашиваю, — такие упаднические настроения?
Рано или поздно Дьяконов узнает, с каким энтузиазмом я встретил его уход…
Мне даже смешно стало, когда
— Неужели, — говорю, — вы серьезно думаете, что Дьяконову так важно, что вы о нем думаете? У него и без этого забот хватает!
Малявин покачал головой.
— Молодой ты, Ильин. Наивный. Смотришь на мир через розовые очки. Дай бог, чтоб ты всегда оставался оптимистом.
Махнул рукой и пошел, сгорбившись. И жалко его и смешно. Умный человек, а из мухи слона делает!
Через несколько дней мне пришлось подписывать у Дьяконова одну бумагу. Настроение у него было неплохое, даже шутил. Я почему-то вспомнил страхи Малявина и рассмеялся.
— Представляете, — говорю, — Виктор Сергеевич, когда справедливость восторжествовала и вас вернули, Малявин чуть в обморок не упал.
— Это почему?
— Когда вы две недели отсутствовали, он радовался, а теперь решил, что вы будете сводить с ним счеты. Как будто, кроме этого, вам делать нечего!
Дьяконов усмехнулся и спросил:
— Многие радовались?
— Не так чтобы много, но было. Потейко, например, Долгополов, Сорокин, Принципер, Календов — да всех и не переберешь. Люди есть люди.
— А ты? — спросил Дьяконов.
— А что я? — говорю. — У каждого человека есть свои плюсы и свои минусы. Вас я принимаю таким, как вы есть.
Он опять усмехнулся.
— Ладно! — говорит. — Иди!
Через неделю подходит ко мне Малявин, лицо серое, какой-то постаревший, и сообщает:
— Дьяконов сегодня вызвал. Такой разнос устроил, что хоть увольняйся, пока не выгнали. А ты не верил…
— Подождите, — говорю, — за что вас ругали?
— Отдел плохо работает…
— А при чем тут сведение счетов?! Работаем мы ниже своих возможностей? Ниже! Можем работать лучше? Можем! Так что ругал он по существу…
Малявин поморщился:
— Неправда, самые ответственные задания всегда поручали нам! Просто этот Дикий Барин решил меня добить…
Ну, что ты будешь делать! Целый месяц изводит себя, а избавиться от навязчивой идеи не может. Вижу, если не принять мер, дело кончится плохо.
Пошел я к Дьяконову.
— Извините, Виктор Сергеевич, — говорю, — но Малявин сейчас в таком состоянии, что функции начальника отдела выполнять ему трудно. Он считает, что вы Дикий Барин и что вы решили свести с ним счеты.
Не знаю, о чем они говорили, но на другой день появилось два приказа. Один: освободить Малявина по состоянию здоровья от должности начальника отдела. Другой: назначить начальником отдела Ильина. То есть меня.
Встречаю я Малявина.
— Вот и все! — шепчет. — А ты не верил…
— Глупости — говорю. — Поправите здоровье, и вас снова назначат начальником!
— Счастливый ты, Гена, все тебе ясно…
И пошел по коридору.
Жаль мне его, ведь он до сих пор думает, что Дьяконов сводит с ним счеты.
ИСЦЕЛЕНИЕ ЛАРЕВА
Началось все с того, что однажды ночью Ларева затормошила жена.
— Григорий! — услышал он издалека ее тревожный голос. — Что с тобой, Гриша?
С трудом приоткрыв глаз, Ларев смотрел на супругу, пока не увидел при лунном свете ее испуганное лицо. Тогда он проснулся и недовольно спросил:
— Чего?
— Оскал у тебя был, Гриша, — волнуясь, сказала жена. — Мне даже жутко стало…
Ларев хотел было выругаться, но сдержался и, помолчав, произнес:
— Не дури, Римма!
Жена отвернулась к стене, затаив обиду. Григорий Петрович закрыл глаза, но тонкая паутина сна была безнадежно оборвана. Он стал думать обо всем понемногу…
Ночью, как известно, хороших мыслей ждать не приходится. Кажется человеку, что и живет он скверно, и в животе непорядок, и зарплата могла быть побольше — словом, лезет в голову, всякая всячина, о которой днем стыдно вспоминать.
Из памяти Григория Петровича почему-то вынырнул костюм, загубленный в ателье еще два года назад. Затем помаячила женщина, сидевшая вчера в автобусе напротив Ларева. Неожиданно возник скалящийся павиан из зоопарка, куда он недавно водил сына. И вдруг Григорий Петрович ясно вспомнил сон, разрушенный женой.
Снился ему Большой Человек из главка, пожелавший видеть лично его, Ларева. Когда он, Ларев, робея, приблизился, Большой Человек громко сказал: «За одного битого двух небитых дают!» и усмехнулся. Григорий Петрович на всякий случай осторожно улыбнулся, хотя ничего не понимал. Большой Человек говорил какие-то слова, но смысл их до Ларева не доходил. Он стоял и улыбался, пока супруга не растолкала его…
«Фу-ты… — огорченно подумал Ларев, — и какая только ерунда не снится!»
Остаток ночи прошел сумбурно.