Круглый счастливчик
Шрифт:
Все родители, кроме папы Кошкина, добрались домой вполне благополучно. Дети мыли пап и мам в семи водах, кормили яичницей и кефиром и мазали зеленкой. Папы и мамы засыпали от счастья.
Заблудившийся Кошкин-старший был найден геологами через месяц. Он спал на дереве в гнезде пернатого. Родитель совершенно одичал и не хотел возвращаться в город.
Сейчас папа Кошкина Семена чувствует себя хорошо. Лишь иногда, проснувшись ночью, он крадется в комнату сына, чтобы пришить оторванную пуговицу.
ВСАДНИК
В
По вечерам на улицы выходили собаковладельцы. Застоявшиеся пинчеры носились и прыгали, заглядывая в окна второго этажа. Озабоченные бульдоги волокли хозяев к рекламным тумбам. Флиртовала кучерявая мелочь. Всем было приятно жить.
Именно в этом микрорайоне получил квартиру Герасим Обойщиков, задумчивый холостяк с рядовой биографией. Наступив в младенчестве на хвост спящей бесхозной Му-му и будучи укушен, Герасим надолго охладел к животному миру. Личным контактам с четвероногими он предпочитал полотна анималистов. Тридцать шесть лет судьба хранила его, но теперь предъявила счет. Въезжая в новую квартиру, Обойщиков радовался…
Июльским вечером Герасим гулял перед сном. Земля, накрытая дуршлагом неба, затихала.
Обойщиков вдыхал запахи растении, стараясь забыть про дневные стрессы.
Вдруг неясная тень вылетела из-за угла, и призрачный лунный свет облил силуэт огромного животного.
Угрюмый кобель выходил на Герасима тет-а-тет. Обойщиков перестал дышать и вспотел. Друг человека обнюхал его колени, выбирая десертные места.
Блеснуло пенсне, и появился хозяин.
— Дик! — недовольно закричал он. — Фу!
Дик проглотил слюну, но подчинился приказу. Поседевший Герасим еще долго стоял, не двигаясь, потом побрел домой.
В эту ночь он спал плохо.
На другой день Обойщиков отправился в кинотеатр. Сеанс уже начался, когда он нырнул в темноту зала и под гусиное шипение публики пополз к своему месту. Усевшись, он начал привыкать к темноте.
Неожиданно обезьянья лапка легла на его руку. Герасим приготовился к худшему и повернул голову. Слева от него, сидя на хозяйском животе, радовался жизни молодой макак.
— Не бойтесь, — прошептал хозяин. — Сеня, поздоровайся с товарищем!
Макак обнял помертвевшего Герасима, и тихий смех зажурчал над его ухом.
Что происходило на экране, Обойщиков не помнил. Он бежал из кинотеатра, не выдержав обезьяньих ласк. Только в подъезде своего дома вздохнул он. Но тяжелое дыхание зверя сбило его на лестничной площадке.
Пятнистый дог пролетел по ступенькам, волоча язык, как шарф. На шее у него болталась авоська с гремящими бутылками. Следом с криком: «Чайлд! Ты забыл деньги!», протопала старуха Баскервилева, соседка Герасима.
В эту ночь Обойщиков вообще не сомкнул глаз.
Кривая кошмаров ползла вверх. В субботу в дворовой беседке выступал Бешбармаков, хозяин лучшего в городе террариума. Он читал лекцию и демонстрировал целый узел змей, от которых Герасиму сделалось дурно. В финале Бешбармаков играл на мандолине, а гюрза Настя плясала в корзине «Барыню».
В воскресенье на столбе у дома появилось объявление: «Потерялся ручной тарантул по кличке Капа. Нашедшего просят вернуть за приличное вознаграждение». Нервы Обойщикова шалили.
Бессонной ночью, лежа в гамаке (на всякий случай), Герасим услышал легкий шорох. На полу, под гамаком, кто- то скребся в газете. Затем край газеты приподнялся, и таракан, мирный житель щелей, замер в лунных столбах.
— Капа! — мелькнуло в измученной голове Обойщикова. — Тарантела проклятая!
Раскачав гамак, Герасим катапультировал в коридор и прямо в пижаме бросился к соседям.
Утром он отправился на прием к невропатологу.
— Дорогой мой, — сказал врач, стуча молоточком по мохеровой груди пациента, — ваше спасение — в животных. Купите любого зверька — и все пройдет!
Обойщиков начал думать. Он отклонил аргентинских попугайчиков, вопящих: «Я здесь, Пепита!», сиамских котов, гордящихся ленью, и рекомендации макакофилов. С собаками были связаны плохие воспоминания. Кандидатуры снимались одна за другой.
Писатель ТатьПрикумский, знаток зверей и людей, которому Герасим написал письмо, посоветовал ему приобрести лошадь.
«… Нет более покладистого и терпеливого существа! — восклицал писатель. — Сядешь, бывало, на Лыску и скачешь в Тарабарино…»
Ободренный Герасим снял деньги с книжки, взял отпуск и отправился за лошадью.
В деревне Большие Куры какой-то старик продал ему тихую, пропахшую махорочным дымом кобылку со странным именем Шарлотта.
— Хочешь — корми ее! — сказал старик, пересчитывая деньги. — Не хочешь — не корми! Она у меня как верблюд.
Шарлотте было все равно кого возить.
Внуки старика закатили упитанное тело Герасима на ревматическую лошадиную спину. Хребет Шарлотты изогнулся, пугая деревню прогибом, и Обойщиков отправился в город.
Родной микрорайон притих, провожая глазами идальго Герасима. Оставляя каштаны, Шарлотта двигалась по велосипедной дорожке. Обойщиков поместил ее в арендованном гараже.
В его жизнь вошел праздник. По вечерам, накормив и начистив лошадь, Герасим выезжал на прогулку. Сидя на Шарлотте, он без опаски глядел на мир. Доберманы и терьеры носились внизу, не в силах цапнуть наездника. Тарантул Капа, находящийся в бегах, потерял сознание от цоканья Шарлоткиных копыт. Женщин не привлекал больше блеск «Жигулей». Мужественный всадник томил теперь их воображение.