Крутая тусовка
Шрифт:
К концу дня он, что бы ни случилось, возвращался в прохладный «Гранд-отель» в деловом районе города. В номере, надев на себя бело-голубое кимоно, вязаные хлопчатобумажные носки, он готовил себе чай. Чашки, чайник, порошок стояли на круглом подносе с рисунком акварелью: синицы и ярко-зеленые кусты. Это напоминало ему детские столовые приборы на его кухне, ту миниатюрную посуду, которая подавалась его куклам-голышам из целлулоида, сидевшим за крошечными чашечками с водой и пеплом сигары, заменявшим кофе. Эрик понял, что его поездки в Японию помогали ему оживить те счастливые воспоминания детства, словно в него вливалось вдохновение. В этом загрязненном шаре он большими глотками вдыхал в себя кислород, и всегда случалось чудо: он начинал чувствовать себя легким, словно листик, летающий над парками и домами в самые прекрасные дни осени, а затем мягко ложащийся на свежепостриженный газон. В Париж он возвращался, находясь в состоянии эйфории, с расширенными легкими.
Там ритм его жизни был намного более напряженным. Он не отказывал себе прогулять несколько ночей подряд, прежде чем поставить себя, как он называл, в кавычки. Тогда он запирался у себя под крышей, где его повседневная жизни становилась почти что отшельнической. Он засыпал, съев что-нибудь разогретое в микроволновой печи, просматривая по телевизору сериал « Побег» или « В Белом доме». Вставал на заре, делал несколько упражнений медитации, садился за стол, чтобы съесть, как он любил говорить, «свой „стартовый завтрак“»: кашу с фруктами, свежеотжатый апельсиновый сок, тост с мармеладом из манго. Будучи любителем жизни, он то взрывался, двигался, перемещался, то, напротив, уходил в себя, чтобы остаться в вакууме, но никогда не впадал в ужасную меланхолию.
Стилизм стал его запасным выходом, когда шесть лет тому назад ему не повезло в одном клубе садомазохистов в Булонском лесу, где он согласился, чтобы его приковали к стулу у бара. Будучи слабым по натуре, он потерял сознание при первом же уколе вилкой его тогдашнего дружка, большого любителя плетки и наручников. Алекс очень легко переходил от фланелевого костюма к кожаному камзолу. Будучи садистом по натуре, он в тот вечер надумал поиздеваться над ним, оставив его в уголке без выхода с одним черным покрывалом на голых иссеченных плечах. Обитатели дома, в подвале которого он нечеловечески кричал, вызвали полицию, которая в эти кварталы приезжает незамедлительно.
Он провел долгую ночь в камере для вытрезвления, звал маму до тех пор, пока утром при первом обходе ему не приказали заткнуться. Трое полицейских из дежурной бригады выставили его из комиссариата после того, как один из его друзей привез ему кое-какие вещи. Они при этом не преминули его унизить, вернув ему «дурацкое покрывало».
Из камеры он вышел, но история на этом не закончилась. Эрику была нанесена глубокая моральная травма. С головой у него было не в порядке, и он попросил своего приятеля подыскать какое-нибудь лечебное заведение, где бы он смог полежать. Ему надо было подвести итог своей молодой жизни, которая, как ему казалось, дала трещины со всех сторон. Так он попал в клинику «Тилель», где повстречался с Венсаном, гениальным дизайнером моды. Настолько гениальным, что это сделало его безумным.
Венсан работал у одного великого кутюрье на авеню Монтень. Он был любимцем жен эмиров и послов. Он мог изготовить для любого целый гардероб на все случаи жизни в течение одной недели, и это делало его незаменимым, когда в Париже проездом бывала какая-нибудь богатая клиентка с другого конца света. Он был настолько востребован, настолько любим, настолько желанным, что в одно прекрасное утро он вдруг потерял всю свою креативность, всю изобретательность и разучился рисовать. Покрывая карандашом листы бумаги, он никак не мог набросать какую-нибудь достойную этого названия модель одежды: он потерял свой талант, а вместе с ним и разум.
Когда его привезли в это медицинское заведение, он обеими руками прижимал к груди свой блокнот для рисования, чтобы никто не смог его у него отнять. С утра до вечера он рисовал силуэты, а затем в отчаянии бросал листы в урну. В течение уже года он пребывал в этом состоянии умственного расстройства и отчаяния. Вопреки всем ожиданиям, он обрел проблески сознания с появлением Эрика, который был сразу же поражен тем, как тот старается найти выход своему безумию, водя карандашом по бумаге.
Изо рта бывшего модельера полился поток слов, он начал рассказывать о своей жизни, о своих любовных свиданиях, о своей страсти к моде. Эрик упивался его рассказами, перерисовывал его эскизы. Этот драгоценный друг, сам того не подозревая, открыл перед ним новое будущее.
Но если часы обучения, натаскивания и откровений впитывались Эриком, они опустошали Венсана. Один решительно настраивался на активную жизнь, а другой явно мирился с пассивной жизнью. После четырех месяцев отдыха и лечения Эрик почувствовал, что вполне был готов снова тронуться в путь.
Когда он вышел за ворота клиники и садился в такси, Венсан на это никак не отреагировал. Он, казалось, снова ушел в себя, и Эрик был настолько уверен в том, что Венсан никогда больше не окажется в реальном мире, что решил для себя, направляясь к менее враждебным берегам, что он никогда не придет в клинику, чтобы его не беспокоить. Это было, несомненно, самым грубым, какое он мог найти, оправданием для того, чтобы не видеться больше со своим товарищем по несчастью. Но Эрик всеми силами старался забыть свое пребывание в небытии, а Венсан тоже должен был пройти через потери и приобретения. И не только потому, что он рассказал ему о своих страданиях, а и потому, что он пообещал ему стать другим человеком. С той поры у Эрика было ощущение того, что он украл у Венсана его личность и, даже хуже того, его душу. А разве вампир когда-нибудь возвращается в те места, где покоится его жертва?
То, каким образом он оказался в журнале « Стар Сити», стало одновременно результатом случая, стечения обстоятельств и необычайной удачи. Он начал захаживать в « Куин», « Локо», « VIP Рум», заводить дружеские, если не теплые, связи с любителями ночной жизни, отличая хороших от плохих: тех, кто мог пригодиться в будущей карьере журналиста-стилиста, и тех, кого он считал паразитами. Естественно, самые влиятельные становились его любовниками. Он без застенчивости вел себя продажно, он хотел добиться успеха в этом кругу, который, как ему думалось, находился в руках извращенцев и обманщиков. После своих злоключений в садомазохизме он понял, что лучше всего было делать вид, что таковым являешься, стараясь при этом не зарываться. Он уяснил, что цели своей добиваются одни только хищники, что для того, чтобы быть настоящим хищником, надо сохранять хладнокровие и быть наблюдательным.
Однажды ночью он проснулся в объятиях одного из директоров Дома Высокой моды, с которым накануне поделился своими замыслами. В своем мирке ему не стоило большого труда стать соблазнителем: природа наделила его красивой физиономией и очаровательным задком, которым он пользовался отныне только с расчетом. И все-таки для него было удивительно, что спустя три недели после этого ему позвонили из ДУП (Департамент управления персоналом) « Стар Сити» и пригласили на встречу по поводу возможного трудоустройства. На следующий день он уже был в кабинете начальника службы подбора кадров. Там он показал свое «шоу», стараясь не выпячивать излишне свои «голубые» наклонности, что, кстати, очень хорошо умел делать на вечеринках гомосексуалистов. Спустя месяц он имел встречу с главным редактором Сильвией Тетье и был принят в службу моды на должность начинающего стилиста.
Для того чтобы пройти испытательный срок, ему понадобилось всего несколько месяцев. А подъем по служебной лестнице занял менее двух лет. В настоящее время он был руководителем службы и уже представлял себя в шкуре Анны Винтур, молодой, но великой жрицы американского журнала « Вог». Он еще никоим образом не мог сравниваться с ней по влиянию, но уже имел определенный вес в этом мире, где так сказочно расцвел. Эрик регулярно удивлялся такому везению и открывал свою записную книжку, чтобы удостовериться, что все это ему не приснилось: там были контактные телефоны самых красивых девушек планеты. Они были записаны на бумаге и тщательно переписаны в его послужной список.