Крутен, которого не было
Шрифт:
– Все мужчины, что за Гремячей живут – рабы Белого Ведуна?
– Не сознающие этого… – добавил Иггельд, направляя жеребца чуть левее. Неожиданно старик резко притормозил, скакун аж встал на дыбы. Младояр, хоть и отреагировал достаточно быстро, все-таки столкнулся с наставником, благо, удержался в седле. – Это для нас!
Можно было и не указывать, княжич уже заметил тоненькую нить, натянутую в сажени от земли. Только на всадника! Подросток повертел головой, ища самострел – ни права, ни слева!
Иггельд спешился, Младояр тоже выпрыгнул из седла на мягкий зеленый мох. Обошли вокруг – вот они луки-самострелы, целых два, стрелки короткие, наконечники – как иглы острые с зазубринами. Такой не убьешь, но поранишь непременно,
– Поставлена для всадника, – сказал Младояр.
– И так понятно, – оборвал его Иггельд.
– Стрелы отравлены.
– Разумеется, – кивнул лекарь, – молочайный яд, запах выдает.
– Поставлено на нас! – закончил княжич.
– Что-то не разгляжу, на одной написано – Млад, а на другой – Игг?
– Луки прикрыты толстым стволом ели, причем их легко увидеть, если ехать на Крутен, но для отправляющихся по направлению к Гремячей речке стрел не заметить, – объяснил паренек, потянувшись, было, к стреле.
– Ты уверен, что дерево тоже не отравлено?
Младояр отдернул руку.
– А как же тогда заряжали самострел?
– В перчатках, само собой… – объяснил Иггельд, затем покачал головой, добавив со вздохом, – А разряжать все одно придется!
Два дерева впереди оказались срублены, густая хвоя крон напрочь перекрывали тропу. Слева буерак, справа, через полсотни шагов – кусты, посреди коих – видать уже кто-то продирался, намекая – вот тропинка. Что это засада, и старик, и юноша поняли без слов. Младояр извлек лук, изготовил стрелу. Воины спешились, да ринулись вперед, чуть пригнувшись. Мгновение – и оба притаились за деревьями. Ожидание. Кто не выдержит первым – они или те, кто там, в сплошном зеленом месиве кустарника? Птиц не слышно – кто-то есть! Через некоторое время из кустов донесся негромкий хрип. Молниеносно выпустив стрелу, Младояр вновь спрятался за деревом. Возня в кустах. Иггельд перекатился поближе, укрылся за поваленным стволом, вгляделся в кусты. Рука старика так и мелькнула – брошенный нож знал свою цель – глухой стон. Млад тут же выпустил еще одну стрелу, как раз там, где зашевелились зеленые ветки. Вновь возня – и прямо из кустов вывалился, как медведь, огромный человечище. Мало того, что ростом в сажень с парой вершков, еще и такой широкоплечий да толстый, не человек – бычий пузырь надутый! В руках – дубина, из брюха стрела торчит, а харя – что маска застывшая. Понятное дело, иные пустоглазые боли не чуют. Вслед богатырю выступили еще двое, с длинными ножами. Толстяк уставился пустым взглядом на Иггельда, да пошел на лекаря, замахиваясь огромной суковатой дубиной. Правее пошел другой мертвяк. Третий направился к Младояру. Старик легко перекатился налево, привстав – ведун перекувырнулся через голову, не выпуская из рук мечей, вот его седые волосы блеснули позади обоих. Толстяк поворачивался медленно, Иггельд успел ткнуть острием длинного клинка здоровяку под правое колено, и, не дожидаясь результата – встретил развернувшегося пустоглаза, того, что поменьше, лицом к лицу. Глупый замах длинного ножа легко отбит коротким кривым клинком, что держал Иггельд в левой руке, длинный меч правой делает свое дело – голова врагадер держится теперь только на хребте, вся мягкая часть шеи перерезана. Иггельд рассчитал, как всегда, верно – здоровяк завалился направо, не мешаясь. Осталось немногое – умертвить лежащего, что ведун проделал походя.
«Никогда не играй с врагом, даже если у него нет шансов против тебя!» – мелькнуло в сознании Младояра, едва подросток понял, что у нападавшего на него пустоглаза нет никаких шансов, хоть он и на голову выше, и сильнее, небось. Движения замедленны, броней нет и в помине, с таким ножом супротив меча княжича и делать нечего. «Но я могу спотыкнуться, упасть. Нет, никакого риска!» – отрезвил себя паренек. Прыжок налево, вот правая нога отставлена чуть назад, левая быстро вперед, правая за ней, стремительный боевой танец, столь много раз повторенный на учениях. Враг вертит безмозглой башкой, уши красные – еще бы, только что жертва была перед ним, а вот – уже и скрылась из глаз! Младояр позволил себе удар с замахом. Увы, разрубить по-богатырски, так, чтобы надвое от шеи и до паха – не получилось, но удар нанес смертельный…
– Моих три, – Иггельд нашел в кустах еще одного мертвяка, прямо над ямкой между ключиц торчала рукоять стариковского ножа.
– Два с половиной, – не согласился княжич, вытаскивая стрелу из брюха здоровяка.
– Да это так, десятая, – махнул рукой старик, все еще чувствуя себя добрым молодцем.
– Хорошо, треть, – продолжал торговаться Младояр, – итого, ты двоих и две трети…
– Нет, тут моих пять шестых!
– А кто их растревожил первой стрелой?
Быстрый осмотр трупов ничего нового поначалу не дал. Младояр, коему в голову пришла одна догадка, перевернул всех четверых, разрезал рубахи. Так и есть – у троих, включая здоровяка, на спинах – выпирающие продольные рубцы, видать – тоже вырезали ремни из кожицы.
– Я вот чего думаю, Млад… – старик неожиданно посуровел.
– Что?
– Может, мало одного Белого Ведуна изничтожить? Ведь у него, поди, ученики есть.
– Если убить всех, больше никто не будет вешат на ремнях из собственной кожи мальчишек? Я – за, коль будет вече!
– Обычай изничтожить? – раздумывал ведун, – Если у нас с тобой, Младушка, на то право? Так тысячи лет поступали, а мы – враз перечеркнем?
– Мы еще и Белого Ведуна не добыли! – вернул наставника из мира грез на сыру землю Младояр.
Хуторок смотрелся бы весело – три аккуратные избенки, бревна свеженькие, ставенки резные, даже петушки на крышах раскрашены охрой да киноварью, вот только, увы, преобладал темно-бурый цвет. Кровь повсюду, измазаны двери, из окна свешивается чья та рука, под ней – багровая лужица-студень. Убийцы не пожалели никого – среди восьми убитых оказалось пятеро маленьких детей, и – ни одного взрослого мужа, даже подростка. Верно – на охоту пошли, тут-то хутор, где остались только бабенки да младенцы, и вырезали. Убивали не по-людски – у многих баб кишки намотаны вокруг шеи, младенцы сплошь обезглавлены, да не мечом – рядышком, как бы дополняя картину, пилы…
– Зачем? – повторял княжич, следуя за наставником, как цыпленок за курой, из одного дома в другой, – Зачем, зачем…
– Пока не пойму, – буркнул Иггельд, – на требы не похоже, да и обычая такого нет. Грабить тут нечего, да и не взято ничего. Эх, кабы знал наперед, так просто те пустоглазы не отделались бы…
– Лишенные душ все равно ничего не сознают, – напомнил подросток, постепенно приходя в себя, – Да и потом… То не они! У тех, кого мы у кустов порешили, ножи чистые были. Ходячий мертвец за чистотой не следит, весь в дерьме ходит, разве пустоглаз клинок чистить станет?
Иггельд, ни слова не говоря, быстрым шагом вышел прочь, зашагал к лесу. Младояр хотел, было, спросить – куда, но молодые глаза заметили отдельные капли потемневшей крови – то тут на светло-зеленой травинке, то там на пыльном листе лопуха, а все вместе эти бурые точечки складывались в дорожку. По ней и шел ведун. Уже за хутором стояло одинокое дерево, к нему был привязан щуплый человечек, весь – в крови, одежды порваны, голова – обессилено завалилась набок. Иггельд остановился, как вкопанный, не доходя дюжины шагов, жестом преградив дорогу и княжичу. Глаза искали ловушек. Нет, кажется – все чисто. Рядом сложены окровавленные ножи, даже пила, на зубьях которой нарочито оставлены кем-то куски кожи… Лекарь мягко подкатился к дереву, приподнял голову человечка за волосы. Младояр тут же узнал Бегуню.