Крутен, которого не было
Шрифт:
– Мертв?
– Жив, – отозвался Иггельд, – и даже – в сознании…
– Чего на помощь не звал? – спросил Младояр.
– Убейте скорей! – молили запекшиеся губы отрока.
Иггельд вытащил фляжку, дал испить Бегуне, затем – протер то место, которого касались губы парня. Взглянул на воспитанника – понял ли тот?
«Яд мог быть нанесен на сухие губы, я о таком слыхал, потом умирает тот, кто целовал, или, как Иггельд – дал испить, потом – выпил сам,» – подумал Младояр. Привязанный облизнулся. Нет, не похоже, чтобы здесь было что-то отравлено.
– Кто убил хуторских? – спросил ведун.
– Я. Я их убил, – голова Бегуни моталась из стороны в сторону, – Мертвецы держали баб, Белый Ведун приказывал, а я… Мои руки – исполняли…
– Крепко же тебя повязали, – молвил Иггельд, отвязывая отрока, и добавил, – кровью…
– А
– Убить, наверное… – равнодушно отозвался Бегуня, сразу по освобождению от веревок осевший на землю, – Как не ведаю, он во сне мне все нашептывал… Да и все равно… Убейте скорей!
– Нет, милок, – покачал головой ведун, – ты, будь добр, наперед нам обо всем расскажешь, а уж сказнить тебя, иль нет – после решим, – Иггельд обернулся к воспитаннику, – значит так, Млад, вымой его, переодень, все, что на нем – сожги! А я покараулю, надеюсь, ты мне доверишь дозором походить?
Хуторок, как и положено любой деревеньке – большой иль малой, – стоял на пересечении реки и дороги. Ну, речка тут была махонькая, считай – ручеек, но напиться, да кое-как отмыть грязь да кровь – годился. Туда и отвел Бегуню Младояр, захватив чистую рубаху и порты. Княжич бегло осмотрел раздетого отрока – против ожидания – ни единой ранки. «Интересно – вот, одним из спины ремни режет, мучает, а других – нет. Чем это он так Бегуню возлюбил, этот Белый Ведун?».
Иггельд успел подобрать для Бегуни жеребца – дожидаться мужчин-хуторян не имело смысла. Не прошло и десятка минут, как тройка путников двинулась дальше. Ехали молча, ни ведун, ни княжич не о чем Бегуню не спрашивали, давая дозреть. Да и ловушек опасались. Иггельд то и дело притормаживал, едва замечал впереди хоть что-то необычное, нет, старик не шарахался от каждого кустика, но – опасался. К вечеру собрались тучи, воздух загустел, зашумели кроны деревьев.
– Может, у меня, Млад, хворь такая, когда кажется – бывал здесь уже, – хитро прищурился Иггельд, – но помнится, когда-то, в молодости, я уже ходил этими местами. И если свернуть от тропы влево – найдем избенку охотную…
Младояр сразу повернул налево, на едва приметное ответвление – если бы Иггельд не подсказал, и не заметил бы тропки. Память не подвела старика – не проехали и полуверсты – обнаружили подкосившийся домик. Дверь полуоткрыта. На небе уже грохотало, не смотря на густоту крон – что-то капало на головы. Скатившись на землю, Младояр встал слева от двери, Иггельд зашел осторожно справа, Бегуня, так и не понявший, кто он – пленник или все еще дружка в этом маленьком отряде, заглянул первым, повертел головой, левая рука махнула во тьме вверх-вниз, отрок сразу отпрянул, как учили. Но никаких ловушек заготовлено не было, войдя во внутрь, паренек убедился, что избушка пуста. Иггельд открыл дверь пошире, сунул голову, огляделся.
– Давно никто не захаживал, видать, один я про это место помню, – отметил старик, осмотрев пол, заросший мхами да лишайником, – чего-чего, а порхать, что бабочки, по воздуху белые ведуны еще не научились.
В сумке отыскалась свеча, ночь предстояла долгая – Бегуню так и распирало желание выложить все. Отроку казалось – расскажет, и чем-то станет легче…
– Я нипочем не могу вспомнить, как оказался у Белого Ведуна. Заснул дома, да, меня отпустили переночевать у матери, наш дом недалеко, всего-то пробежать чуток. Я как-то считал, мне – три дюжины дворов пройти от княжеских хором, а я-то верхом. Ничего не помню…
– Его мать тоже ничего не помнит, – кивнул Иггельд, – ревела, когда вспоминала – мол, заснула с сыном, он – на печи, сама – внизу, просыпается утром, пусто в доме, дверь нараспашку, одежка валяется, Бегуни – нет!
– Околдовали нас, – вздохнул Бегуня, – околдовали!
– Слово такое есть, чтобы спящему шепнуть? – спросил княжич лекаря.
– Слов-то много каких можно спящему нашептать, да зачем? Проще макового сока, высушенного, под нос покурить, а потом – делай, что хочешь. Бегуня-то молод совсем, только на тропу воинскую ступил, нет у отрока еще нюха на опасность. Бывалый воин просыпается, как бы ни устал за день, едва кто чужой на порог ступит. А лучше – до того…
– Стало быть, проспал я врага, – обречено кивнул отрок.
– Не бери на душу, молод ты пока. Придет время, и не тому выучишься, станешь воином знатным, никакая вражина к тебе и на сотню шагов не подберется, – попытался успокоить Бегуню старый вояка.
– Ничему я не выучусь, после того, что было – одна у меня дорога, в Навь!
– Может быть так, а может – и нет, – спокойно парировал Иггельд, – не во всем, что человек делает, его вина.
Молчание. Отрок сопел, силясь продолжить едва начатый рассказ, его не торопили.
– Если их одурманили маковым дымком, то отчего же запаха не осталось? – вдруг спохватился княжич.
– За такой вопрос розог не жалко, – рассердился Иггельд.
– Ах да, – смутился Младояр, – дверь нараспашку… Ветер запах вынес.
– А голова у мамаши тяжелая после той ночи была, я спрашивал, – кивнул лекарь, – может и не маковое зелье, но что-то подобное…
Вновь молчание. Наконец, собравшись с духом, Бегуня продолжил:
– Я опомнился в каком-то темном, сыром месте, познабливало. Думаю, погреба какие-то. Горели светильники, числом два, прямо у моего носа. Воняло мертвечиной. От них, от всех – несет этим… Я связанный лежал, рядом – двое этих, пустоглазых, меня держат. Зачем? И так повязали, что не шевельнешься!
– Видать, Белый Ведун из тех, кто каждый узел три раза повторяет! – заметил Младояр, – Боялся, не иначе…
– От тех, кто всех боится, все зло и происходит, – согласился Иггельд, – ради собственного спокойствия кучу народа перережет. И считает себя правым – так, мол, спать спокойнее! Но ты, Млад, больше Бегуню не сбивай…
– Так лежал я долго, а потом пришел Белый Ведун. Я его сразу признал. Сел возле меня, и так ласково по головке гладит. «Ну вот, отрок», – говорит, – «теперь ты в моей власти. Но скоро власть та вырастет побольше, будешь, милый, делать все, что скажу, и веревок не потребуется. Хочешь стать таким, как они?». Сердце у меня так и упало. А он все гладит и гладит, да шептать начал что-то на ухо. Странные вещи нашептывал, что, мол, руки да ноги у меня тяжелые, не поднять, что я их уже и не чую. Я, вроде, задремал, потом – все как во сне. Он что-то говорил, говорил, долго так… А потом разбудил меня. Велел пустоглазам развязать мои руки. Коснулся мне лба. И пропел эдаким сладеньким голосом: «Теперь ты мой, отрок, мой и только мой, и рученьки и ноженьки твои – только мои». Я весь сжался, не представляя, что это значит… «Встань!». Я встал. «Смотри» – сказал Белый Ведун, касаясь моих ладоней, – «ты не сможешь даже поднять рук». Я дернулся, но руки меня не послушались. «А теперь подними руки!» После его слов мои руки сами собой поднялись. «Вот видишь, твое тело исполняет мои приказы, хочешь ты этого, или нет. Ты будешь, отрок, меня слушаться?». Мой язык как бы прилип к небу, мне очень хотелось выкрикнуть «Нет!», но треклятое колдовство не давало даже рта раскрыть. Но я все же попытался покрутить головой. «Ты зря противишься, маленький раб, даже не став пустоглазом, ты все равно – мой раб. Сейчас сам убедишься. Подойди к моему мертвому слуге и целуй его ноги!». Я пытался сопротивляться, но мои ноги сами понесли вперед, колени как подкосились, я упал к ногам зловонного мертвяка и начал целовать его поганые ноги. Видит Небо, я пытался отвернуть голову, но тело исполняло наказ колдуна. «Теперь ты будешь моим рабом?» – спросил Белый Ведун. Мне удалось сквозь сжатые зубы прошептать «Нет!». «У нас мало времени», – сказал колдун, – «ложись, придется проучить тебя!». Я лег, мне было все равно, будет ли он меня пытать… Но Белый ведун, взяв в руки лампу, начал водить ею передо мной, что-то приговаривая. Мое тело одеревенело, как будто все закружилось, потом – как утонул. Когда я очнулся, рядом никого не было, пустойпогреб. Только лавка, стол, да чадящий светильник. Я попытался встать, тело легко послушалось меня. Дверь рядом, не заперта. Я дернулся, было, к ней – но почувствовал, как кто-то невидимый схватил меня за ноги. Я начал отбиваться. «Куда же ты, отрок, от меня не уйдешь» – это был голос Белого Ведуна, он шептал мне прямо на ухо, я даже чуял горячее дыхание возле шеи, но ведь рядом никого не было! «Ладно, иди, но знай, я – всегда рядом». Мои ноги выпустили. Я рванулся к полуоткрытой двери. Казалось, свобода совсем рядом, но вдруг получается – не могу выйти, мой лоб упирался в дерево, колют кожу занозки. Но глаза не видели пред собой дерева! И тут – снова шепот: «Теперь ничего в твоей жизни не случится без моего соизволения. Даже когда меня нет рядом, ты будешь исполнять мои наказы. Скоро ты примиришься, тебя даже приятно будет слушаться меня».