Крутое время
Шрифт:
— Зачем ты передал его в руки Войскового правительства? — запальчиво спросил Батырбек. — Мамбет правильно говорит — творили произвол! Ты, султан Гарун, расстреливал и вешал лучших сынов народа! Никогда еще казах так не измывался над казахами.
Гарун понял, что дело принимает дурной оборот, — он нашел хитрый ответ.
— Хорошо, братья. Коль вам понадобился Ипмаганбетов, я могу его вызвать. По распоряжению Жанши он отправлен в город Уил и сейчас находится там.
Батырбек и Ораз не разгадали сразу его коварства.
— Еще три дня тому назад он был здесь, — снова
— Чтобы за три дня, султан-тюре, доставил Ипмаган-бетова из Уила сюда! Не сделаешь — ответишь головой. От меня не уйдешь! Пошли, джигиты!
— Спасибо, Мамбет-ага! Офицер Аблаев выполнит ваше приказание, — сказала девушка вслед Мамбету. — Заходите к нам, ага. Гнев — враг, рассудок — друг. Уляжется ваш гнев — приходите. Для вас всегда наши двери открыты, герой-ага!
Через полчаса Аблаев помчался в Уил…
Весь день сновали по городу дружинники и даже к вечеру не все собрались в казармы. Одни возвращались со скатертями из различных учреждений, другие — с красивыми папками и портфелями под мышкой. Но никто не нарушил строгого приказа: «Не трогать вещей простого люда». Жалоб на дружинников не было,
На другой день спозаранку Мамбет выстроил десяток своих джигитов, спрыгнул с коня, вытащил из кармана большой складной нож. Схватив одной рукой хвост коня, коротко обкорнал его и обратился к джигитам:
— С этого часа, с этой минуты я навсегда отрекаюсь от Джамбейтинского правительства. Возврата нет. Отныне я большевик! Как и у них, мой конь— куцый. Приказываю всем дружинникам, начиная с правого фланга, укоротить хвосты коням! Кто не выполнит приказа — значит остается в ханской дружине. Такой пусть убирается своей дорогой! Ну, начинайте! — закончил он и глянул на правофлангового Нурума.
Нурум, спрыгнув на землю, взял у Мамбета нож и ловко отсек конец хвоста своему мухортому. Потом снова прыгнул в седло и стал в сторонке. Вслед за ним вышел другой джигит и повторил то же самое. Вскоре рядом с Нурумом выстроились все пятьдесят джигитов. Хвосты коней были коротко и аккуратно подстрижены. Как бы возвещая о новых порядках, Мамбет весь отряд провел по самой длинной улице.
Люди смотрели из окон и, ошеломленные зрелищем, шептали:
— Астафыралла!
— Спаси, аллах!
Дети галдели:
— Смотрите: конница бесхвостая!
— Бесхвостые болшабаи едут!
На прутьях, на палках, с гиканьем и свистом мальчишки бежали следом.
Говорят, порою чувство захлестывает рассудок человека. А чувство бывает разным. В отчаянии человек не страшится ни воды, ни огня. Не боится он ничего и тогда, когда окрылен великой целью, высокой мечтой. Нет, ничего подобного не испытывал офицер Аблаев в этот день. В нем все бурлило, будто неистовый ветер гнал по степи перекати-поле — в нем клокотала месть.
— Ну, подождите! — скрипел зубами он всю дорогу.
Решительные приказы султана Гаруна ему были больше по душе, чем беззубые распоряжения Жанши, Да и вообще, какой он, Жанша, глава правительства? Иного мерзавца бить бы надо, а Жанша провожает его с почестями. Других бы надо в тюрьме сгноить, а он с улыбкой, с извинениями отпускает их. Какой же
— Тьфу, пентюх! — возмутился Аблаев, в сердцах огрев коня камчой. — Как будто агент этих самых красных… Ну, подождите. Погодите, голубчики! Я вам еще покажу! Приведу сюда весь кадетский корпус! Попляшете!
Аблаев спешил в Уил.
— Или умри, или проучи негодяев! — приказал ему Гарун. И Аблаев решил проучить. В Уиле в кадетской школе учатся триста пятьдесят человек — сплошь молодцы, отборные рубаки, воспитанные, обученные казачьими офицерами. Триста пятьдесят юнкеров! Бесстрашная, еще не битая, отважная молодежь! Он, Аблаев, бросит их против голодранцев-бунтовщиков! Надежда и опора велаята, воспитанники кадетского корпуса завтра ринутся в первый бой.
— Пусть свистят шашки над головами предателей! Никакой пощады! Только тебе доверяю я это дело, — наказывал Гарун..
«Совсем распустились, сволочи! Подождите! — яростно грозился Айткали Аблаев. — Верно говорят, что обнаглевший корсак станет рыть себе нору ухом. Один угоняет коней, другому плевать на дисциплину, третий набрасывается на офицера… А теперь, наглецы, подняли бунт в самой столице велаята! Ну, подождите!..».
Аблаев вспомнил все свои неудачи за последний год. Не слишком ли много их! Первый раз он споткнулся в ауле буяна-хаджи. В Анхаты он чуть было не схватил бунтовщика-студента, но в последнюю минуту тот сумел улизнуть, собака! Дальше начались сплошные неудачи. Жунусов кромешной ночью выдал обоз с оружием в руки красных. Это было самое досадное… «К счастью, мне еще удалось оправдаться перед Жаншой и Гаруном». Аблаев не знал, что в ту ночь, когда он в поселке Уленты изловил, наконец, Мендигерея, его жестоко отмолотил все тот же Жунусов. Поэтому к третьей своей неудаче он отнес бесчинство подонков в казарме. И тут ему вспомнилось, что один из вязавших его в казарме был… Нурум Жунусов. Ярость, бешенство охватили Аблаева.
«О Жунусовы! Или погибну, или кровавыми слезами зальетесь! Довольно, поизмывались! Один — там, другой — здесь! А старый волк-отец — в ауле смуту разводит! У, проклятые головорезы! Подождите! Я вас!..»
Галопом мчался Аблаев на своей саврасой, потом натянул поводья, перевел коня на рысь, расстегнул ворот кителя, чтобы свободней дышать. Вскоре конь перешел на шаг. Аблаев расслабил мышцы, успокоился, оглядел окрестности: ехал он по хребту Булдырты. «Доберусь до Кара-Тобе, переночую там. Дальше придется ехать с проводник ком, плохо знаю дорогу».
В сумерках он приехал в Кара-Тобе, дал передохнуть коню, а с рассветом снова двинулся в путь. Проводника брать не стал, хозяин дома, где он ночевал, проводил его до большой дороги за аулом и сказал!
— Эта дорога приведет вас, мирза, к Жаксыбаю, а дальше будут Аккозы и Сарбие.
Не доезжая до Жаксыбая, Аблаев заметил впереди на дороге каких-то путников, и подозрение охватило его. Он натянул поводья, посмотрел внимательно: двое ехали верхом, один сидел в телеге.
— За три дня всего лишь сто километров, сволочи! — прошептал офицер и гневно окликнул путников.