Крутое время
Шрифт:
— Сальмен-ага! — истошно крикнул Жанкожа, бросаясь к прапорщику…
Хмурый офицер, преследовавший Сальмена со вчерашнего дня, сам вынес приговор и сам же привел его в исполнение.
Сальмен, однако, не свалился с коня; будто стараясь усесться поудобней в седле, он уперся обеими руками о шею кобылы и поднял голову.
— Эх!.. Жаль! Обманули меня, Жанкожа!..
И снова бессильно припал к гриве.
— Сальмен-ага! — не слыша себя, прокричал юнкер. — Прощай, ага!..
Сальмен простонал, с усилием поднимая голову, посмотрел на юного джигита. Ветер относил в сторону его предсмертные
— Обманули меня… Жанкожа… Расскажи Жунусу… и всем… прощай!.. Я чист перед вами, Хаким! Проща-а-а-ай!..
Раздался второй выстрел, но Сальмен уже не видел, как упал с коня его юный друг Жанкожа и как из его детского рта тонкой струйкой потекла кровь.
Глава четырнадцатая
В эти дни Хаким находился между жизнью и смертью.
Он попал в окружение хмурых, безжалостных людей, от которых веяло ледяной стужей, и лишь на лице одного русского, с острой бородкой, Хаким заметил робкое человеческое тепло. На него-то он и поглядывал с надеждой.
Когда седлали коней, остробородый шепнул Хакиму: «В Бударино тебя хотят убить». Его слова точно молния ударили Хакима, но шепот мужика обнадеживал, невидимой нитью связывал с жизнью. Будто стужа и пламя одновременно обожгли юношу.
«Кто он? Ангел-хранитель среди жестоких зверей? Или он такой же, как я, несчастный, попавшийся им в лапы? По оружию, по виду похож на казака, но говорит по-казахски. В глазах светится милосердие, в голосе слышится сочувствие. Нет-нет, он совсем не похож на тех, как небо не похоже на землю…» Хаким старался держаться поближе к этому русскому, потрухивающему на коне в конце отряда. Ему хотелось услышать от него еще хоть одно доброе, теплое слово…
Хаким не знал, что остробородый русский, похожий на крестьянина, был Гречко, тот самый русский, который на речке Ямбулатовке спас от верной смерти Мендигерея, а если бы знал, то заговорил бы с ним открыто, как со старым знакомым, и посоветовался, попытался бы что-нибудь предпринять.
Последняя попытка! Разве можно не думать о ней? Бездонными глазницами уставилась на Хакима смерть. Какое живое существо согласится так просто расстаться с жизнью?! Нелегко покидать навеки родной край, отца, мать, братьев и сестер, друзей и товарищей! Разве согласишься отдаться смерти, не увидев, не обняв, не поцеловав в последний раз любимую?! Безвозвратное всегда страшит. Ничто живое не хочет нырять в безмолвную пучину смерти! Горячие слезы выступили на глазах Хакима. Но враг не увидел их: юноша как бы невзначай провел рукавом по глазам…
«Досадно, что попался им в руки, — шептали его замерзшие губы. — Случайно, врасплох схватили. Исподтишка подкрались, застали безоружным, подлые твари, иначе бы я так просто не сдался. Но разве предугадаешь коварство злой судьбы?..»
Мысли его перебил подхорунжий.
— Эй, киргиз, слезай с коня! — приказал он остановившись.
Остановились и другие. У Хакима внутри похолодело. «Неужели сейчас?»— промелькнула догадка. Не отрываясь, смотрел он на спешившегося подхорунжего.
— Сейчас, господин подхорунжий, — сдавленно произнес Хаким, силясь удержать овладевшую им дрожь. С коня он спрыгнул легко. «Неужели… конец?»
— Снимай
— Сейчас, — ответил Хаким, догадываясь, чего хочет подхорунжий. Сердце сразу успокоилось. «На сивую кобылу, собака, позарился. Мог и раньше об этом сказать!»
Хаким поспешно расстегнул подпругу, стянул седло и взглянул на коня подхорунжего, думая, что теперь придется ехать на нем. Конь показался ему неплохим, выглядел бодро, был ширококруп, выше сивой кобылы, но короче корпусом. Подхорунжий протянул повод своего коня русскому с острой бородой. Тот понял, спрыгнул с коня, взял повод вороного и стал снимать с него седло.
— А ваше седло на кобылу? — спросил остробородый.
Подхорунжий, рассвирепев, визгливо заорал:
— А куда же еще, дурак?! Или тебя самого, дубина, оседлать?
Подхорунжий ругался, пока остробородый молча седлал сивую кобылу. Ругань больно задевала Хакима, он виновато поглядывал на странно покорного русского, так похожего на крестьянина. Всей душой сочувствовал ему Хаким, но заступиться не мог. «Дела этого несчастного, видать, не лучше моих. Он, наверное, просто невольник, слуга этих злодеев. Присматривает, бедняга, за их конями, прислуживает. Они измываются над ним, потому он и посочувствовал мне», — думал Хаким.
— А ты чего ждешь, киргиз-большевик? — накинулся на него визгливый подхорунжий. — Или надеешься, что я тебе буду седлать коня?!
— Я не понял, какого коня вы даете мне, господин подхорунжий.
— Смотри, он не понял! — ядовито усмехнулся тот.
Решив, что лучше не связываться, Хаким схватил седло и подошел к вороному. Конь слегка поджимал переднюю ногу. Накинув седло и затянув подпругу, Хаким заметил крупное, с пшено, бельмо на глазу коня.
«Значит, с этой стороны конь пуглив», — отметил Хаким.
Жалко было терять сивую кобылу, но это небольшое событие позволило Хакиму сделать два открытия. Покорный русский, должно быть, насильно мобилизованный крестьянин. Возможно, он батрак одного из этих свирепых казаков. А может быть, просто переселенец. Но кто бы он ни был, он, несомненно, сочувствует красным. Значит, надо, улучив момент, поговорить, с ним…
После недолгого молчания Хаким, осторожно крякнув, спросил:
— Извините, как вас звать-величать?
Мужик, будто не расслышав, дернул повод и уставился в даль дороги; казалось, он прислушивался к тем, кто ехал впереди.
— Лошадь-то, оказывается, с бельмом, — снова сказал Хаким, не дождавшись ответа..
Остроносый бессмысленным взглядом скользнул по нему и ничего не ответил.
Отряд спустился в балку Жалгансай. По ее склону тянулась каткая, наезженная дорога, но конные казаки спустились ниже и поехали по тропинке среди густого кустарника; мелькали одни лишь головы поверх кустов. Высыхавшую за лето речушку, ее бугристое дно и извилины Хаким знал, как свои пять пальцев. Знакомы были ему и ее все притоки, покрупней и поменьше. Впереди, у самого устья, стоял большой аул — Сага, с мечетью и медресе. Здесь жили рыбаки, пользуясь щедрым даром великого озера и в падающих в него рек. Если бы отряд остановился здесь, Хаким сумел бы передать, что казаки арестовали его, и может быть, джигиты сумели бы отбить его…