Крутой поворот (Повести, рассказ)
Шрифт:
Корнилов подробно рассказал о том, что было сделано за эти дни. Временами посматривал на Кондрашова. Тот хмурил брови, записывал что-то очень быстро в блокноте, одобрительно кивал головой.
– Сегодня можно твердо сказать, что авария автомашины и смерть Горина - несчастный случай.
Сомнения, конечно, были… Серьезные сомнения. Никто не мог объяснить - откуда взялся в машине камень. Большой, почти круглый булыжник. Но час назад я беседовал с одним свидетелем.
– Заметив, что Кондрашов хочет что-то сказать, Игорь Васильевич положил руку на папку: - Письменные показания имеются…
Михаил Иванович хитро улыбнулся. Он знал пристрастие Кондрашова к правильно оформленным документам.
– Этот свидетель, Данилов Петр Сергеевич, инженер конструкторского бюро, увидев, что дверцы заклинило, разбил камнем стекло. Струя воздуха раздула пламя, Данилов отскочил, а булыжник уронил в салон…
Когда Игорь Васильевич кончил докладывать, Михаил Иванович спросил:
– А причина самоубийства Шарымова так и не выяснена?
– Чувствовалось, что это беспокоило его.
Корнилов пожал плечами.
– Мы провели дознание, поскольку наш сотрудник оказался на месте. А заниматься этим делом нам не поручали, - он посмотрел на Василия Сергеевича.
– Люди, близко знавшие штурмана, показали, что человек он нервный, впечатлительный, - сказал Кондрашов.
– Шарымов, может быть, и хотел этого Горина застрелить, когда узнал, что тот его жену соблазнил. Кто знает? Дачу-то взломал! И когда милиция к нему домой нагрянула - испугался. Подумал, наверное, что все шишки на него. И дача, и смерть старпома…
– Все может быть, - задумчиво проговорил Корнилов.
– Ты считаешь, уточнять больше нечего?
– Незачем. Теперь это уже никому не поможет.
– А я бы не пожалел времени. Вопросов осталось немало. Где, например, был Шарымов после того, как уехал с дачи Горина.
– Это ничего не изменит, - сказал Кондрашов.
– А что говорит вдова Шарымова?
– спросил начальник управления.
– Ведь она, пожалуй, многое знает.
– Молчит она, товарищ полковник. Женщина с характером. Замкнулась в себе и ни гугу. Да ведь ее и понять можно - столько потрясений. Может быть, когда отойдет, заговорит. Да что толку?
– Василий Сергеевич сокрушенно вздохнул.
– Ну вот, так сказать, итог, summa summum, как выражались в старину.
– Ты, Игорь Васильевич, ничего добавить не хотел?
Корнилов в раздумье посмотрел на Кондрашова, словно решая, что сказать.
– Это, конечно, несущественно, но один вопрос я бы Шарымовой обязательно задал: каким образом ее зонтик у старпома в машине оказался?
– Мне бы твои заботы, - отшутился Кондрашов.
– Да я, собственно, и так знаю. Но люблю точки над «и» ставить. Вы, кстати, с письмами Горина продолжаете разбираться?
– Ну а как же? Я тебя информировал - старпом и в министерство написал. Да если бы не такой общественный резонанс, мы вас и не занимали бы этим делом.
– А у меня, Василий Сергеевич, серьезные основания считать старпома… Как бы помягче выразиться? Человеком, которому нельзя слишком доверять. В НТО провели почерковедческую экспертизу анонимок, в которых Горину угрожали расправой, и копирки, под которую он что-то печатал у соседа по даче. Одна и та же машинка. Грозил-то он сам себе!
– Да уже его шашни с женой Шарымова чего стоят!
– сказал полковник.
– А тут еще и анонимки…
– Знаю. Все знаю, - развел руками Кондрашов.
– Но существуют письма старпома, и в них конкретные обвинения!
– Он улыбнулся и снова подмигнул подполковнику.
– Платон мне друг, но истина дороже. Будем разбираться.
Игорь Васильевич вспомнил вдруг изречение, которое привел в своем дневнике старпом: «Бороться и искать, найти и не сдаваться». Вспомнил и улыбнулся.
– Чего ты ухмыляешься?
– спросил следователь.
– От этого никуда не денешься. Или я наврал в латыни?
– В латыни ты, Вася, ничего не наврал, - успокоил его Корнилов, специально назвав по имени, чтобы подчеркнуть, что все сказанное им теперь носит неофициальный характер.
– Только любим мы за цитаты прятаться. А цитаты - вещь обоюдоострая - одной и той же цитаткой идейные противники, случается, друг, друга глушат. Ты вот не думал, откуда у старпома доллары на кольцо с бриллиантами нашлись. Не сто, не двести - четыре тысячи? От трудов праведных?
– Это штука серьезная, - поддержал Корнилова Михаил Иванович.
– Тут преступлением пахнет.
– Мы, конечно, поинтересуемся, откуда у Горина была валюта. Выясним, не занимал ли он деньги, - не совсем уверенно сказал Кондрашов.
Корнилов хмыкнул.
– Да что вы, товарищи!
– неожиданно взъерепенился Кондрашов.
– Что ж, по-вашему, надо новое дело заводить? На покойного старпома? В конце концов заявление он написал, а не на него!
– Не кипятись, Вася, не кипятись!
– успокоил следователя Корнилов.
– Мы же в порядке консультации тебя расспрашиваем.
– Хорошенькие консультации, - не унимался Кондрашов.
– Не оставлять же без внимания такие сигналы только потому, что заявитель погиб. Они теперь на контроле. У нас, в министерстве, в пароходстве… Еще неизвестно, чем все кончится. Может быть, сигналы и не подтвердятся. Но многое похоже на истину.
– Так всегда и пишут доносы - чтобы было похоже на истину, - жестко сказал Михаил Иванович. Он уже несколько раз поглядывал на часы.
– Я ведь не прокурор. Я следователь, хоть и старший. Не я распорядился начать расследование.
– А ты что ж, не можешь поспорить с начальством, доказать ему?
– подзадорил Корнилов. Михаил Иванович покосился на него укоризненно.
– Начальство есть начальство, - успокаиваясь, сказал Кондрашов и сделал легкий поклон в сторону Михаила Ивановича. А тот притворно вздохнул.
– Завидую я, Василий Сергеевич, вашему начальству. С моими подчиненными труднее - ужасные спорщики.
Кондрашов чуть порозовел и стал прощаться.
С работы Корнилов пошел пешком. Набережная была пустынной, и подполковник поймал себя на мысли о том, что его радует и дождь, и отсутствие людей. Так редко удается пройти теперь по городу в одиночестве. Вечное многолюдье, суета, вездесущие туристы.