Крутой поворот (Повести, рассказ)
Шрифт:
– У меня ведь и пенсия есть, - все рассказывал Алексей о себе.
– Вполне приличная. И родители. Мог бы жить с ними припеваючи. Да не захотел. Все жалеют, жалеют.
– Он помолчал немного.
– А я жалости не хочу. Узнал вот про остров. Попросился. Тут жить можно, это точно. И заработать можно. Меня вот сети научили вязать да чинить. Я теперь вроде бы при рыбаках. Два раза на озеро с собой брали…
Корнилов слушал его и думал о матери. «Хорошо, что не пришлось ей зимовать здесь. Коротать долгие зимние ночи и думать о сыновьях, которых вырастила, отказывая себе во всем, поставила на ноги, и теперь они где-то там, за льдами и вьюгами, бушующими над стылым озером, живут среди друзей своей жизнью…»
– Вы, Игорь Васильевич, можете мою просьбу выполнить?
– спросил Алексей.
– Постараюсь. Все, что смогу…
– Да сможете, только не забудьте. А то тут в прошлом году один турист наобещал, а потом и забыл. Дело-то такое… Сигарет бы хороших, ленинградских, послали мне… Хоть пару раз. По блоку. Я вам и деньги дам.
– Да что ты, какие деньги. Адрес только дай, - сказал Корнилов.
– Сигареты считай что у тебя в кармане.
– Вы и письмишко черкните. Ладно? Как-то там в Питере… Чего новенького. Ну как там на улицах, машины какие новые. Я технику люблю.
– Напишу, Алексей. Обязательно.
В поселке они попрощались. И Алексей, отъехав немного, окликнул Корнилова:
– А мать-то завтра увозите?
– Завтра. Документы оформим и поедем.
– Счастливо. Про сигареты не забудьте!
Он переночевал в пустой маленькой комнате на скрипучей железной кровати. Утром его разбудила мать, они позавтракали вместе в уже опустевшей столовой.
С формальностями покончили быстро. Мать сложила в небольшой старомодный саквояж свои пожитки, раздарила всякие мелочи вроде мыла и одеколона пришедшим к ней в комнату трем старушкам. Сердечно расцеловалась с ними. Старушки сидели молча, смотрели, как мать укладывает вещи, а напоследок расплакались. Всплакнула и мать. И только одна, сухая, строгая, с крашенными перекисью волосами, шикала на них.
Отправились с острова на небольшом закопченном буксирчике. Волны нещадно кидали его то вверх, то вниз, захлестывая палубу. Алексея Корнилов в этот день не встретил.
Дней через десять после того, как Корнилов отправил безногому Леше на Валаам сигареты, пришло письмо. В конверте лежали четыре рубля. Письмо удивило и расстроило Игоря Васильевича.
Алексей писал:
«Вот уж не ожидал получить от вас сигареты. За два года, кого ни просил, от всех получал дулю. Посылаю вам тугрики. Не хочу подачек. Я все наврал про учения. Ноги мне придавило на лесоповале в Кировской области. На втором году отсидки в колонии строгого режима. После больницы попросился на остров. Не хочу никого видеть. И жалость мне ваша противна. Раньше надо было жалеть. А теперь я Воруй-нога, как говорили у нас в колонии. Безногий. Я даже к матери не поехал. Ненавижу. Пьяница. А ноги у меня до сих пор знобят, как раньше от ревматизма. Иногда вечером спать лягу, закрою глаза, а они знобят. Так знобят, что невтерпеж. Или рано утром приснится, что замерзли. Рукой потянусь прикрыть, и аж потом прошибет. Выть хочется. Кому я такой нужен?.. Ну да это я все так, от злости. На острове жить можно. Харч приличный. Да и прикупить всегда есть на что. Люди друг к другу привыкли. Вот только летом, как понаедут туристы, противно. Не люблю их. Ходят везде, глазеют, а когда уезжают, такая тоска берет. Им там весело, хорошо, все парочками. Ночь поспят - и в Ленинграде… Ненавижу их всех. Да еще тоску наводят похороны - старики же все вокруг. Умирают, умирают. А родиться никто у нас не родится. Редко, если только у местных. Эх, если бы жизнь начать сначала! Вы на меня не обижайтесь, если я что не так написал. Получил сигареты, вспомнил вас, поговорить захотелось. Да и виноват я, что наврал про маневры и два года в госпиталях…»
Игорь Васильевич повертел письмо в руках. Строчки неровные, буквы разбегались в разные стороны. Вот он какой, даже в своем несчастье недобрый. Как, должно быть, тоскливо стоять на пустынной скале, среди мокрых от дождя кустов и провожать взглядом уплывающие во тьму, залитые огнями теплоходы!
«Парню надо бы помочь, - думал Корнилов.
– Неужели ему только и остается, что прожить всю жизнь среди ветхих старух и стариков, помогая рыбакам чинить сети? Есть же в городе артели инвалидов, где работают сверстники и где не будет так одиноко и тоскливо. И где, может быть, пройдет обида на весь свет и утишится злость на самого себя. Надо будет все разузнать. Вот только согласится ли он сам переехать?»
6
Хилков был вне себя. Очередное дело срывалось из-за проклятого Кошмарика. Деньги так и шли сами в руки, а этот болван попал в лапы милиции. Сколько раз ему говорили: надрался - не лезь на рожон. Сгореть - что плюнуть! Нет ведь, как выпьет, так чешутся у него кулаки.
Лихо пил Кошмарик. Он и прозвище-то получил из-за того, что, придя в парк заступать на смену, кричал обычно: «Ну и крепко я вчера взял, ребята. Кошма-а-рики!..»
Вот и докричался… Набил какому-то фрайеру рожу и завалился. Не раскололся бы. Да нет, пожалуй! Кошмарик на этот счет крепкий.
А в «Звездные ночи» больше ни ногой. Береженого бог бережет.
Хилков проклинал Кошмарика и лихорадочно соображал: кого из шоферов можно было бы взять с собой? На один раз. Потом-то образуется. Скоро и сам он опять на машину сядет…
Недавно Хилков разбил свой таксомотор и вот уже месяц кантовался на мойке… А в этом деле без машины не обойтись.
«Эх, кого же? Кого? Тычкова? Парень вроде свойский, похоже, даже срок имел. Но нынче в дружине ходит. А с этими дружинниками можно нарваться. Ечкин? Ечкин… Вот лихой мужик, да захочет ли на дело идти? И дурной. Как выпьет, все кому-то в рожу дать норовит, навроде Кошмарика. Влипнуть с ним можно… Да. Больше и глаз положить не на кого… Все чистюли, в ударники лезут. А вот Витька Винокуров! А? Если ему пару сотен в клюв кинуть?
– Хилков воодушевился.
– Да Витька за пару сотен отца родного продаст. Ох жаден до гроше». Куркуль. На раз его можно взять. Пока сообразит, что к чему, - дело сделано. На большее-то нельзя, трусить начнет, а так, пожалте, за две сотняги машину дернет».
Он вспомнил Фелю Николаева и в который уже раз пожалел, что его нет в Ленинграде. Вот был человек верный! А получилась какая-то глупость - совсем неожиданно исчез Феля. Никому ничего не сказал, не предупредил - взял расчет и уехал. Куда - никто не знает. Может, струсил? Отец Федор сказал: «Плюнь, Женя, и забудь. Считай, что не было такого. В кантюжники записался».
На то, чтобы добыть «Волгу», было всего два дня. Сегодня и завтра. Обычно Хилков, Кошмарик и Феликс Николаев, по прозвищу Феля, «работали» втроем, а потом кто-нибудь из них перегонял машину Курортнику Борису Угоеву. Денежки на бочку - и прощайте пальмы и Черное море. А на этот раз все упрощалось. Жорка Угоев, брат Курортника, ехал в отпуск домой и попросил быстро достать авто. Сам брался и перегнать… Подвел Кошмарик.
«Эх, с каким подонком пришлось работать», - вздохнул Хилков.
Рабочий день подходил к концу. Хилков сходил в диспетчерскую, узнал, в какое время выезжает на трассу Винокуров. Оказалось, с восьми вечера. Выходило как нельзя лучше.
«Сегодня с Витей говорить не буду, - решил Хилков.
– Так вернее. Слишком много времени ему на раздумье. Вдруг сдрейфит?.. А когда с пылу с жару… Пенензы получит - потом уж ни в жисть с ними не расстанется».
После смены Хилков долго и с удовольствием мылся в душе, пустив воду погорячее. Насвистывал весело. Решение пригласить Винокурова казалось ему удачным. Даже злость на Кошмарика прошла. «Попух, бедолага, - жалел его Хилков.
– Да на ком - на каком-то фрайере! Интересно, а деньги он где хранил? На сберкнижке? Пожалуй, нет. Не в его привычке деньги копить. Все в картишки спускал. Ну и на вино расход немалый». Потом он вспомнил, что в багажнике в машине Кошмарика остался тросик и инструменты. Машина была на трассе, да и не пойдешь за тросиком к сменщику. Придется еще в автомагазин ехать, покупать. А потом звонить отцу Федору…
Федор Борисович выматерился, когда Хилков позвонил ему и рассказал про Кошмарика. Над предложением привлечь Витьку Винокурова долго думал, Хилков слышал, как он тяжело вздыхал, шептал что-то злое. Потом сказал:
– Черт с тобой, поговори со своим Винокуровым. Но обо мне ни слова. И про Жорку не трепись, возьми у него номера да иди с Винокуровым один. Позвонишь, скажешь, где карету оставили.
С Винокуровым Хилков сговорился очень быстро. Отозвал в сторонку, когда тот пришел на смену, спросил: