Крутой секс
Шрифт:
— Нет, эти обыкновенные бандиты. Если бы не было злопов, бандитов было бы меньше. Злопы — это которые всюду гадят и всех ненавидят.
— Не знаю, как насчет тех, кто гадит, — сказал Сева, — но вот некоторым водителям я бы придумал самые гадкие клички. А то ведь есть такие ублюдки, который считают за честь подрезать автобус.
— А я таким уже придумал полную классификацию! — выкрикнул конопатый юноша. — И список составил! Например, тот, кто пролезает на светофоре перед всеми, а потом не видит зеленый сигнал и задерживает остальных — тот застрянец. А тот, кто говорит
— Да! — мечтательно протянул один из норлов. — Если бы все, как мы, боролись с произволом, то было бы во столько раз меньше произвола, во сколько нас больше.
— Что вы имеете в виду? — осведомился профессор.
— Например, город полон автомобилей, которые поставлены так, что прохожие не могут протиснуться, троллейбусы не могут проехать, а то и вообще на газоне! Если бы граждане плевали на такие авто, мазали их мороженым — порядок бы установился.
— Некоторые из наших носят с собой хороший клей, — радостно сообщил лысый мужчина. — Как увидят авто, припаркованное без уважения к общественному порядку, приклеивают на лобовое стекло записку: «Паркуйся грамотно, злоп!».
— Но мы это не поддерживаем! — сказал пионер.
— А мы поддерживаем! — заявил пенсионер с клюкой.
— Ну и унижайтесь перед злопами!
— А вы сначала сделайте так, чтобы к вам в подъезд можно было войти без содрогания! Нельзя рваться благоустраивать страну, не благоустроив свой подъезд! А потом уже приклеивайте свои записочки!..
Профессор наклонился к Севе и прошептал:
— Кажется, Всеволод, нам пора идти по своим делам, поскольку здесь, я боюсь, начинается выяснение политических предпочтений. Сначала все разделятся на наклейщиков и ненаклейщиков, а потом наклейщики расколются на умеренных и непримиримых.
— Согласен, — отозвался Сева.
Они выбрались из толпы норлов, которая гомонила все громче, и пошли прочь из нехорошего переулка. По дороге им снова встретился рекламный человек-бутерброд, и Сева помахал ему рукой.
— Спасибо, что вступились за нас!
— Пустяки! — отозвался тот. — Мне Роман Степанович вас так хорошо обрисовал, что я обоих сразу узнал.
Чикильдеев и Потапов споткнулись на ровном месте и остановились.
— Вас прислал Зашибец?!
— Ну, он как бы не прислал, а просто попросил, чтобы я сюда заглянул. Сказал, что вы тоже сюда обязательно придете.
— Он так и сказал?
— Вообще-то не совсем так. Он сказал что-то типа: «Наверняка они туда попрутся».
— Замечательно! — воскликнул Потапов. — Узнаю милицейскую манеру Романа Степановича!.. Интересно, как он догадался, где нас искать?
— Ничего удивительного, мы же сами ему рассказали о депутате и журналисте, — напомнил Сева.
— Может он и норлов подослал? — предположил профессор.
— Бросьте! — сморщился Чикильдеев. — Вы что, не знаете Романа Степановича? По его мнению люди делятся на идиотов и сволочей. Причем первые мечтают стать вторыми. А норлы получаются какой-то третий сорт. Удивительно только одно: как все точно совпало!
— Ну, это вполне в рамках аксиом Колмогорова, — сказал человек-реклама.
—
— Я вижу, вы тоже об этом кое-что слышали, — отозвался человек-реклама.
— Приходилось, — сознался Аркадий Марксович и протянул руку. — Профессор Потапов, археограф-источниковед.
— Иннокентий Самокатов, кандидат.
Из-под рекламного щита вылезла рука, и рукопожатие двух научных рабоников состоялось.
— Может зайдем ко мне, попьем чаю? — предложил Самокатов. — Я здесь недалеко живу.
— Действительно! Прекрасная мысль! — поддержал профессор. — У нас как раз с утра во рту ни крошки не было. Вы не против, Всеволод?
– Не против, – сказал Сева. – Купим что-нибудь вкусное и позвоним насчет Кати.
38
Иннокентий Самокатов не обманул, и скоро вся троица вошла в неряшливый подъезд с не очень приятными запахами. У нас порой не знаешь, куда от таких запахов деваться. Да и с чего, скажите, окружающим запахам быть приятными, когда люди утром вспотели в метро, потом в обед наелись нездоровой пищи, а вечером еще раз вспотели в метро? Поэтому — что скрывать! — от наших людей нередко пованивает. А уж какие запахи порой растут в подъездах — уму непостижимо! Правда, в этих-то запахах повинно сравнительно небольшое число сограждан. Ей-богу, взять бы хорошую дубинку — и гвоздить их по паскудным головам, пока не раскаются! Короче, подскажите: где здесь записывают в норлы?..
Сева и профессор помогли Самокатову снять его рекламные доспехи, украшенные фривольной надписью, и дотащить их до нужного этажа. В квартире, куда они вошли, вещей было не больше, чем у бедуина в палатке. Правда, был матрас на четырех кирпичах, и еще был книжный шкаф.
На стенах висели большие листы бумаги, исписанные научными закорючками. Сева тут же с неприязнью вспомнил школьный учебник физики, с которым у него были не очень хорошие отношения. Профессор же восторженно воскликнул:
— Потрясающе! Мне кажется, я различаю локальную теорему Муавра-Лапласа, не так ли?
— Верно, — подтвердил хозяин дома. — В свободное время я сражаюсь с теорией вероятности.
— Я не слишком много понимаю во всем этом, но чувствую, что у вас гениальные выкладки, — заявил профессор. — Вы их показывали кому-нибудь?
— Пытался, — признался Самокатов.
— Да вы должны быть академиком! — воскликнул профессор.
— Думаете, легко стать академиком в нашей стране, полной свирепых бездарностей? — хмыкнул хозяин квартиры.
Надо сказать, что я здесь не согласен с Иннокентием Самокатовым. Как часто мы слышим подобные заклинания, что кого-то затирают, обижают, куда-то не пускают… Что может быть приятней, чем убедить себя в подлой злокозненности окружающего мира! Ах, если бы из нашей открытости и непосредственности вычесть расхлябанность, а из талантливости вычесть лень — мы были бы главным народом на Земле!
Но это мое частное мнение. Сева же и профессор отнеслись к новому знакомому с сочувствием.
Выразив восхищение формулами, профессор переключился на книжный шкаф: