Крутой вираж [дайджест]
Шрифт:
Дверь кухни была приоткрыта. Родители всегда вставали рано. Он зашел. У плиты стояла мать в халате и заваривала чай.
— Харальд! — испуганно воскликнула она.
Он обнял ее и поцеловал в щеку.
— Отец дома?
— Он в церкви.
Сейчас часовые уже наверняка поняли, почему лаяли собаки. И вполне могут пойти осмотреть все дома по соседству.
— Мама, если сюда придут солдаты, скажи, что я всю ночь проспал дома, хорошо?
— Что случилось?
— Потом объясню. Скажи, что я сплю, договорились?
— Хорошо.
Он поднялся наверх, в свою комнату, быстро скинул одежду, надел пижаму и нырнул под одеяло.
— Что он тут делает? — услышал Харальд голос отца.
— Прячется от солдат, — ответила мать.
— Этого еще не хватало! Во что он ввязался?
— Не знаю, но…
Мать не успела договорить, потому что раздался громкий стук в дверь.
— Доброе утро, — сказал по-немецки мужской голос. — Мы ищем одного человека. Вы не видели здесь посторонних?
— Нет. — Голос у матери был взволнованный.
— А в доме кто-нибудь еще есть?
— Мой сын. Он спит.
— Мне необходимо осмотреть дом, — вежливо сказал немец.
— Я провожу вас, — ответил пастор.
Харальд услышал, как застучали по кафельному полу сапоги. Потом раздались шаги на лестнице. Открылась дверь в родительскую спальню, в комнату Арне. Наконец повернулась ручка двери Харальда.
Он закрыл глаза, задышал спокойно и ровно.
— Это ваш сын? — раздался голос немца.
— Да, — ответил отец Харальда.
— Он был здесь всю ночь?
Харальд затаил дыхание. Отец никогда в жизни не лгал.
— Да, всю ночь, — услышал Харальд.
Его словно громом поразило. Отец солгал — ради него! Этот жестоковыйный, жестокосердый тиран, непоколебимо уверенный в своей правоте, поступился принципами.
Сапоги снова загромыхали по лестнице — вниз. Харальд слышал, как солдат прощается. Он вылез из кровати и прокрался к лестнице.
— Можешь спускаться, — сказал отец. — Он ушел.
Харальд спустился. Вид у отца был строгий и торжественный.
— Спасибо, папа, — сказал Харальд.
— Я взял на душу грех, — сказал отец. Харальд решил, что сейчас отец начнет винить во всем его. Но взгляд пастора смягчился. — Я верю в милость Господа. — Отец обнял Харальда. — Я думал, они убьют тебя. Сынок, я думал, они тебя убьют.
Арне Олафсену удалось ускользнуть от Петера Флемминга.
Об этом Петер и размышлял, варя Инге на завтрак яйцо всмятку. Когда на Борнхольме Арне ушел от слежки, Петер решил, что Арне не хватит изворотливости выбраться с острова незамеченным, однако он ошибся. Как Арне это удалось, Петер не знал, но в Копенгаген он вернулся — один полицейский видел его в центре города.
В казарму Арне не вернулся, домой на Санде не поехал, следовательно, скрывался у кого-нибудь из подпольщиков. Но они все сейчас залегли на дно. Впрочем, был человек, который знал о подпольщиках больше остальных, — Карен Даквитц. Она была девушкой Пола, а брат ее учился в одном классе с кузеном Пола. Петер был уверен, что сама она шпионажем не занимается. Но, возможно, через нее удастся выйти на Арне.
Он отнес яйцо в спальню, усадил Инге в кровати и стал кормить с ложечки. Яйцо Инге не понравилось. Она выплевывала его, как упрямый ребенок. Желтая струйка потекла по подбородку, капля упала на ночную рубашку.
Петер был на грани отчаяния. За последние недели две Инге несколько раз как будто нарочно пачкалась, что на нее не похоже. Раньше она была предельно аккуратной. Он поставил тарелку на столик и пошел к телефону. Позвонил отцу на Санде:
— Ты был прав. Пора отдавать Инге в приют.
Петер Флемминг разглядывал здание Королевского театра — кирпичную постройку конца девятнадцатого века. Они с Тильде сидели на веранде отеля «Англетер». Перед ними простиралась Конгенс-Ниторв — самая большая площадь Копенгагена. А в здании театра ученики балетной школы смотрели генеральную репетицию балета «Сильфиды».
Петер взглянул на фото, которое держал в руках. Он взял его из спальни Пола Кирке. Пол на велосипеде, а на раме сидит Карен. Счастливая пара — веселые, здоровые, молодые. На миг Петеру стало жаль покойного Пола. Но он тут же напомнил себе, что Пол был шпионом и пытался скрыться от правосудия.
— Вон она идет, — сказала Тильде.
Из дверей театра выпорхнула стайка молоденьких девушек. Карен Петер узнал сразу. На ней была лихо заломленная соломенная шляпка с широкими полями и желтое летнее платье с широкой юбкой. Петер поднялся и поспешил за ней. Тильде, как они уговорились заранее, шла чуть позади.
Карен прошла сад Тиволи и подошла к железнодорожной станции Вестерпорт, откуда ходили поезда до Кирстенслота. Она явно собиралась ехать домой. Значит, зря он надеялся, что она приведет его к кому-нибудь из подпольщиков. И Петер решил форсировать ситуацию. Он нагнал ее у входа на станцию.
— Прошу извинения, но мне необходимо с вами поговорить.
Она бросила на него пристальный взгляд, но не остановилась.
— О чем?
— Вы не могли бы уделить мне минутку? Заговорив с вами, я пошел на огромный риск.
Она остановилась и огляделась по сторонам.
— В чем дело?
— Это касается Арне Олафсена. Разве он не ваш друг?
— Нет. С ним я едва знакома. Я дружила с его товарищем. Почему вы решили обратиться ко мне?
— Вы не могли бы ему кое-что передать?
— Возможно… — ответила она уклончиво.
— Я работаю в полиции.
Она испуганно отступила на шаг.
— Да не пугайтесь вы. Я на вашей стороне. К службе безопасности я никакого отношения не имею, я служу в отделе транспортных происшествий. Но наши отделы находятся рядом, и я иногда слышу, что там у них происходит.