Кружева лабиринта
Шрифт:
– Пора бы уже поверить этому, – сказал он.
– В рассуждения о мире?
– Нет, в то, что мое лицо – не уродливая заплатка из шрамов. Я вижу, как ты смотришь.
– Ерунда! – я залилась пунцовой краской от ушей до носа. – Я и не думала о твоём лице.
– Молли Клифтон распускает всякие слухи обо мне. Отец говорит, она истребляет новое поколение своей тщедушностью, а внутри она пуста, как фарфоровая кукла.
– Так ты с ней знаком?
– В некотором роде, – он заговорил более низким голосом. – Люди Ситтингборна не приняли нас с отцом, поскольку всё, чем те дышат в низости своей природы – это сплетнями и извращением чужой жизни, благодаря которым возрождаются звездами дискуссий. Они считают, что мой отец колдун только потому, что он купил мне вездеход и ходит в чёрном. Люди ищут мрак вокруг, тогда как сам мрак находится внутри них.
– Но
– Да, он строг и придирчив, но он мой отец, и он навсегда им останется.
Некоторое время мы шагали молча, глядя перед собой, и как беззаботные дети подставляли довольные лица солнцу, упиваясь южным ветром, перебирающим пряди моих волос и золотых волос Лео. Я слегка вздрогнула от неожиданности, когда Лео вдруг взял меня за руку, ласково, но слегка неуверенно. Казалось, мы оба стеснялись сблизиться и потому не смотрели друг другу в глаза, мучаясь сомненьем, что наш поступок чист и безгрешен. Он ждал моей реакции и наверно считал секунды до того, как я воспротивлюсь его смелости. Но я этого не сделала, и через пару мгновений он уже увереннее держал мою ладонь в своей руке. Мы по-прежнему молчали. Мне было одинаково уютно говорить и безмолвно размышлять рядом с Лео. Не противореча друг другу, в нем галантно прижились доброта и твёрдость, и каждая из этих сторон тонкой натуры Лео заключала меня в неразрывные узы. Для меня было огромной радостью свидеться с ним и неизмеримой печалью осознавать, что час разлуки также неизбежен, как наступление ночи и моё возвращение домой, куда бы сейчас вернуться не желала. Взгляд на страдающего отца причинял тупую боль, а я испытывала безумную усталость от накопившегося зла и раздора между нами. Быть может, повинен тому был мой возраст – я находилась на границе временных пластов, где шаг вперёд означал обрести ответственность, вступить в иной мир, где никто не станет меня жалеть, и где всякий выживает как может; а шаг назад означал детскую шизофрению. Мысль о том, что скоро я перешагну порог взросления, приносила трепет и волшебную эйфорию. Я хотела разглядеть себя с другой стороны, познать высь незнакомых ранее понятий и, наконец, с видом опытного эксперта ответить себе, что прекрасного в том взрослом мире, вульгарном и низком, где грехи лишь камни на хлипкой дорожке бытия. От прикосновения ладони Лео к моей руке внизу живота что-то заходилось и млело, и я не понимала, что это. Но то неведомое чувство было приятно, уютно и необъяснимо. Казалось, Лео ощущал нечто похожее. Его светлые глаза таинственно блестели, а чувственно выпирающие губы застыли в неописуемой полуулыбке томления. Иногда мне чудилось, он порывался что-то сказать, но ему, верно, было также дорого моё молчание, как мне его. Углубленные в себя, мы дошли до моего дома, и я высвободила руку, ближе прижимая к себе книгу о Менделееве.
– Боюсь, книгу отдам не скоро. В последнее время я читаю не так много, как раньше. Тогда я видела в книгах приключение, но, когда не стало мамы – они больше не трогают воображение.
Лео неожиданно обнял меня и прижал к себе.
– Когда ты навсегда теряешь нечто сокровенное, принадлежащее одной тебе – то в сердце гаснет привычный свет. И разжечь его снова подвластно лишь свету того же огня.
У меня навернулись слезы. В половину минуты он сумел выразить словами непостижимое разуму чувство, которое я была не в силах объяснить окружающим. Я поглядела вперёд. Штора кухонного окна заходила, и сквозь прозрачное стекло на меня неистово глядел отец. Испугавшись, я отпрянула от Лео.
– Ладно, мне пора. Спасибо за книгу и за компанию!
– Хорошего дня, Кэти!
Кивнув, я растерянно направилась к порогу.
– Кстати, за книгу не переживай! – крикнул Лео вслед. – Я итак знаю её наизусть,
Без воли я оглянулась. Лео стоял на прежнем месте, убирая руки в карманы, и провожал меня тихим беззаботным восторгом сияющих глаз. В благодарность за встречу мои губы отдали ему счастливую улыбку, и я скрылась за дверью.
Отец находился за столом на кухне, а рядом с ним – Лора Смит, пригубившая бокал с красным вином. Разувшись и помыв руки, я заняла место напротив Лоры.
– Почему ты не здороваешься с Лорой, дочка?
Я злобно поглядела на Лору. Изящно орудуя ножом, Лора отрезала кусочек жаренного стейка, затем с прирожденной женственностью поднесла вилку ко рту и, воздействуя на меня очарованием глаз, деликатно пережевывала мясо.
– Не дави на девочку, Авраам! Под словом психолог
– Что вы мне голову морочите своими понятиями?
– Кэти! – вскричал отец (впервые за мою жизнь). – Что ты себе позволяешь? Разве так мы с мамой тебя воспитывали? Я не узнаю тебя. Моя дочь не была неотесанной грубиянкой!
– У твоей дочери была мать, а не друг психолог, которая пытается одурманить её отца навыками Фрейда.
– Кэти, прекрати! Объясни-ка лучше, почему ты позволяешь обнимать себя каким-то бесстыжим… – он замялся в силу неумения браниться, – селезням!
Я подскочила из-за стола только что пар не пуская из ушей и гневно топая, поднялась по лестнице. На втором этаже, замедлив шаг, я посмотрела вниз. Лора положила свою руку на руку отца и устремила на него взгляд, переполненный лаской.
– Авраам. Ты зря накалил атмосферу! Теперь она сильнее отдалится от тебя.
– А как я должен был поступить? Сделать вид, что я не видел, как её обнимает этот сопляк? А что дальше? Она придёт и скажет, что беременна?
Отец взялся за лохматую голову двумя руками, а Лора обошла его стул и положила ему руки на плечи.
– Не изводи себя раньше времени. Поверь специалисту, не год разгребающему проблему сложного периода в жизни детей – всё образуется, только наберись терпения.
Негодуя, в тот самый момент я измерила всемогущую власть Лоры над папой. Она змеёй обвивала мужчину, понесшего тяжелую утрату, и подчиняла его разум магией психологии. Она знала, как сейчас он нуждается в поддержке и шла прямиком к цели. С моей стороны дело уже состояло не в ревности. Я презрела Лору за тихий омут поведения, из которого вот-вот должны были вылезти черти. Я не верила ей и её заботе.
Отец вникал молча, и она, разминая ему плечи, продолжила:
– Мужчине не в пору обсуждать такие личные темы с дочерью. Пойми, она уже не девочка, она превращается в девушку! И те гормоны заставляют кровь быстрее растекаться по жилам. Это зов природы, ты ничего не сможешь с этим сделать. Она наивна, но не так глупа, как старается внушить окружению. Ей нужно время. Оставь попытки говорить с ней о любви, я сама с ней потолкую!
– Спасибо, Лора! – Отец с неистовой благодарностью сжал её руку на своём плече. – Не представляю, что бы делал без твоей помощи! Кэти становится такой невыносимой и неблагодарной. Я всё делаю ради её блага. А она этого не ценит!
– Не накручивай себя! Просто запомни одну вещь, которую сейчас скажу, и прими её, как неотъемлемый закон существования – не делай ничего ради кого-то: ни ради дочери, ни ради жены, ни ради друзей, поскольку они, скорее всего, в этом не нуждаются!
Злая на весь свет я отскочила от перил лестницы и бросилась в мансарду. Мои щеки дышали жаром, а мысли искали способ избежать беседы с Лорой, который прежде всего заключался в идее покинуть дом. Я бросила рюкзак и поглядела в окно. Солнце утопало в кровавом закате, а над особняком Ньюмана кружили вороны. Собираясь спрятаться там от всего мира, я переоделась. Торнадо спал на моей кровати, свернувшись калачиком, и уже никто не поверил бы, что он даст фору любому ветру, гуляющему по пустыне. Испытывая голод, я прихватила с собой немного денег, чтобы на обратном пути купить печенье, а также карманный фонарь, необходимый для осмотра дома, и направилась к двери, когда раздался стук, а затем, не дожидаясь разрешения, с улыбкой вошла Лора. Ее изучающий взгляд устремился на меня и фонарь в моих руках, а после уже на Торнадо.
– Надо же! Я и не знала, что здесь ещё один маленький житель. Как его зовут?
Не ответив, я протиснулась между Лорой и открытой дверью и побежала по ступеням вниз, пряча фонарь в карман. Отец сидел в кресле, потирая виски пальцами. Он хотел что-то сказать, наблюдая, как я темпом лошадиных скачек преодолеваю лестницу, но не успел, поскольку я прихватила куртку, нырнула в сапоги и захлопнула дверь.
Полагая, что отец кинется вдогонку, я побежала в сумрак уличного безмолвия, рушимый шелестом опавшей листвы. Но отец не погнался за мной, более того – он даже не вышел на порог. Меня тревожило ощущение пропасти между нами, которая увеличивалась с каждым вечерним ужином. Я сделала над собой усилие, чтобы побороть густой мрак вздорных мыслей об отце, и погрузилась в размышления о доме Ньюмана; письмах, приходящих на адрес доктора; об исчезновении продавца зоомагазина после нашего короткого диалога. Мне не терпелось узреть истину.