Кружева лабиринта
Шрифт:
– Боюсь, книгу отдам не скоро. В последнее время я читаю не так много, как раньше. Тогда я видела в книгах приключение. Но, когда не стало мамы – они больше не трогают воображение.
Лео неожиданно обнял меня и прижал к себе.
– Когда теряешь навсегда сокровенное, принадлежащее одной тебе – в сердце меркнет свет. И разжечь его снова подвластно лишь свету того же огня.
У меня навернулись слёзы. В половину минуты он сумел выразить словами непостижимое чувство, которое я была не в силах объяснить окружающим. Я поглядела вперёд. Штора кухонного окна заходила, и сквозь прозрачное стекло на меня неистово глядел отец. Испугавшись, я отпрянула от Лео.
– Ладно, мне пора. Спасибо за книгу и за компанию!
– Хорошего
Кивнув, я растерянно направилась к порогу.
– Кстати, за книгу не переживай! – крикнул Лео вслед. – Я знаю её наизусть,
Без воли я оглянулась. Лео стоял на прежнем месте, убирая руки в карманы, и провожал меня тихим восторгом сияющих глаз. В благодарность за встречу мои губы отдали ему счастливую улыбку, и я скрылась за дверью.
Отец находился за столом на кухне, а рядом с ним – Лора Смит, пригубившая бокал красного вина. Разувшись и помыв руки, я заняла место напротив Лоры.
– Почему ты не здороваешься с Лорой, дочка?
Я злобно поглядела на Лору. Изящно орудуя ножом, Лора отрезала кусочек мяса, с прирожденной женственностью подносила вилку ко рту и, воздействуя на меня глазами, деликатно пережевывала его.
– Не дави на девочку, Авраам! Под словом «психолог» подростки слышат слово «психиатр», потому избегают нас. Только смею заверить в подлинности этого заблуждения: у психиатров есть пациенты. У меня же – только друзья.
– Что вы мне голову морочите своими понятиями?
– Кэти! – вскричал отец (впервые за мою жизнь). – Что ты себе позволяешь? Разве так мы с мамой тебя воспитывали? Я не узнаю тебя. Моя дочь не была неотесанной грубиянкой!
– У твоей дочери была мать, а не друг психолог, которая пытается одурманить её отца навыками Фрейда.
– Кэти, прекрати! Объясни-ка лучше, почему ты позволяешь обнимать себя каким-то бесстыжим… – он замялся в силу неумения браниться, – селезням!
Я подскочила из-за стола только что пар не пуская из ушей и, гневно топая, поднялась по лестнице. На втором этаже, замедлив шаг, я посмотрела вниз. Лора положила свою руку на руку отца и устремила на него взгляд, переполненный лаской.
– Авраам. Ты зря накалил атмосферу! Теперь она сильнее отдалится от тебя.
– А как я должен был поступить? Сделать вид, что я не видел, как её обнимает этот сопляк? А что дальше? Она придёт и скажет, что беременна?
Отец взялся за лохматую голову двумя руками, а Лора обошла его стул и положила ему руки на плечи.
– Не изводи себя раньше времени. Поверь специалисту, не год разгребающему проблему сложного периода в жизни детей: всё образуется, наберись терпения.
Негодуя, в тот момент я измерила всемогущую власть Лоры над папой. Она змеёй обвивала мужчину, понесшего утрату, и подчиняла его разум магией психологии. Она знала, как сейчас он нуждается в поддержке и шла прямиком к назначенной цели. С моей стороны дело уже состояло не в ревности. Я презрела Лору за тихий омут поведения, из которого вот-вот должны были вылезти черти. Я не верила ей и её заботе.
Отец вникал молча, и она, разминая ему плечи, продолжила:
– Мужчине не в пору обсуждать такие личные темы с дочерью. Пойми, она уже не девочка, она превращается в девушку! И те гормоны заставляют кровь быстрее растекаться по жилам. Это зов природы, ты ничего не сможешь с этим сделать. Она наивна, но не так глупа, как старается внушить окружению. Ей нужно время. Оставь попытки говорить с ней о любви, я сама с ней потолкую.
– Спасибо, Лора, – отец с неистовой благодарностью сжал её руку на своём плече. – Не представляю, что бы делал без твоей помощи! Кэти становится такой невыносимой и неблагодарной. Я всё делаю ради её блага. А она этого не ценит!
– Не накручивай себя! Просто запомни одну вещь, которую сейчас скажу, и прими её, как неотъемлемый закон существования –
Злая на весь свет я отскочила от перил лестницы и бросилась в мансарду. Мои щеки дышали жаром, а мысли искали способ избежать беседы с Лорой. Способ был один: покинуть дом. Я бросила рюкзак и поглядела в окно. Солнце утопало в кровавом закате, а над особняком Ньюмана кружили вороны. Собираясь спрятаться там от всего мира, я переоделась. Торнадо спал на моей кровати, свернувшись калачиком, и уже никто не поверил бы, что он даст фору любому ветру, гуляющему по пустыне. Испытывая голод, я прихватила с собой немного денег, чтоб на обратном пути купить печенье, а также карманный фонарь, необходимый для осмотра дома, и направилась к двери. Раздался стук, и, не дожидаясь разрешения, с улыбкой вошла Лора. Её изучающий взгляд устремился на меня и фонарь в моих руках, а после уже на Торнадо.
– Невероятно! Я и не знала, что здесь ещё один маленький житель. Как его зовут?
Не ответив, я протиснулась между Лорой и открытой дверью и побежала по ступеням вниз, пряча фонарь в карман. Отец сидел в кресле, потирая виски пальцами. Он хотел что-то сказать, наблюдая, как я темпом лошадиных скачек преодолеваю лестницу, но не успел, поскольку я прихватила куртку, нырнула в сапоги и захлопнула дверь.
Полагая, что отец кинется вдогонку, я побежала в сумрак уличного безмолвия, где только листва шелестела под ногами. Но отец не погнался за мной; более того – он даже не вышел на порог. Меня тревожило ощущение пропасти между нами, которая увеличивалась с каждым вечерним ужином. Я сделала над собой усилие, чтобы побороть мрак мыслей об отце, и погрузилась в размышления о доме Ньюмана; письмах, приходящих на адрес доктора; об исчезновении продавца зоомагазина после нашего короткого диалога. Мне не терпелось узреть истину.
Обдумывая каким образом этого добиться, я достигла тропинки, затем ворот и, упершись ногами в землю, всем телом навалилась на них. Раздался ленивый скрип петель, и ворота плавно покатились вперёд. Тот громкий скрип заставил встрепенуться не только моё сердце, но и вездесущих стражей: шумные вороны начали галдеть, как на заброшенных кладбищах, по кругу огибая крышу пустого дома. Обойдя убогий фонтан по разрушенной тропе, я подошла к каменным порогам особняка и удивилась тому, что, не взирая на многолетнее отсутствие в доме хозяев, витражные окна внизу сохранили целостность стекла. Судя по всему проклятие, распростершееся над особняком устами народа, отпугивало воров и других людей, алчущих нажиться на заброшенных жилищах.
Я поднялась ко входной железной двери с кольцом посредине. Она извивалась узором, гнетущим воображение. Там изображался цветок. Проведя пальцами по черному завитку, убегающему к переплетению бутона, я вообразила, как всякий, прежде чем зайти внутрь, стучал чёрным кольцом по двери, призывая отзвуком удара впустить их туда, откуда многие не вернулись. Я глубоко вдохнула и толкнула плечом дверь, покрытую каплями вечерней влаги. Издавая жалобный стон заржавелых петель, дверь подалась вовнутрь. Я посмотрела вперёд, где витала тьма. Солнце полностью село, и очертания предметов внутри виделись разве что наугад. Меня покидала злость, а страх, недолго думая, уже одевал венец победы на свою голову. Стояла мертвецкая тишина кельи; вороны затихли, похоже, боясь своим криком обезоружить гостя или оттягивая минуту, чтобы напугать меня хлеще, чем была напугана. Я включила фонарь. Его мерклый свет крался впереди, а звук неторопливых шагов эхом опережал меня. На полу повсюду вихляли следы ботинок, одни из которых принадлежали мне. Другие следы были внушительных размеров, а третьи – чуть меньше предыдущих. В груди засуетилось сердце: после моего первого визита сюда здесь кто-то побывал.