Кружева лабиринта
Шрифт:
После скромного ужина отец, воодушевленный весёлой компанией, мистер и миссис Митч остались внизу для партии в шахматы, а я и Эшли поднялись в мансарду.
– Завтра твой первый день в новой школе. Не боишься? – спросила Эшли, закрывая дверь комнаты.
Я заняла стул у окна, настороженно поглядев за его пределы. Дворы соседних домов, увядающие деревья и крыши померкли в ночной мгле, и качающиеся ветки насилу заставляли угадывать шум высохших листьев, перебираемых ветром. Луна изливала мирное очарование на крыши, очерчивая границы всего того, что населяло город.
Я снова обратилась лицом к Эшли.
– Разве есть чего бояться? – уточнила я. – Там ведь учатся
Расправив подол платья, Эшли присела на кровать, напротив меня. В её маленьких кофейных глазах таился страх, а руки что-то тревожило, вызывая дрожь.
– Поверь, ты не знаешь, о чём говоришь, Кэти… Школа представляет собой террариум, где один зверь сменяется другим. И самый опасный из них – учитель физики и химии, Каллен Ферару. Восемь, не то десять лет назад он приехал из Румынии с сыном, которого зовут Леонардо. Поговаривают, они закарпатские потомственные колдуны. Никто не смеет пререкаться с Ферару!
Я рассмеялась, ни минуты не веря услышанному.
– Люди живут фантастичными сплетнями, так интереснее!
Эшли оскорбилась моей некомпетентностью и вспыхнула, как свеча от паяльной лампы.
– Да?! В таком случае как объяснить, почему Каллен всегда ходит в одной и той же чёрной мантии, а его сына никто не видел в лицо? Целыми днями нарезая круги по Ситтингборну на мотовездеходе, привезённом из Европы, Лео никогда не снимает шлем. Один этот транспорт вызывает подозрение; в городе такого отродясь не было! Молли Клифтон – кстати, вторая, кого следует опасаться в нашей школе – утверждает, что однажды застала Лео без шлема в районе Юг-стрит. Сплошь и рядом его лицо покрывато кровоточащими язвами и ожогами. Ей удалось выяснить через своего отца, старшего инспектора Клифтона, что Ферару бежали из Бухареста сразу, как полиция Румынии стала подозревать Каллена в нечистых делах: прежде всего в том, что его сын – безликий уродец исключительно по вине отца. Кстати говоря, мать Лео внезапно исчезла, и до сих пор никто не знает, где она. Все уверены, что Каллен ставил над ней химические опыты, и впоследствии она скончалась.
Сама не своя от собственного рассказа, Эшли содрогнулась, а по моей спине пробежался холодок. Некогда приветливый город отрезал путь к счастливому началу. Я растерялась, не зная, что ответить. У Эшли не было доказательств, у меня – желания отстаивать позицию неосведомленности. Я снова взглянула в окно. За верхушками каштанов немым стражем ночи высился безжизненный особняк.
– А в том доме живёт кто-нибудь? – спросила я Эшли, указывая в окно.
– Нет. Его построили ещё в начале XX века, последними владельцами была семья Ньюман из Брайтона. Двадцать лет тому назад Джон Ньюман – одержимый бесами психиатр, сделал из этого дома психушку, не простую психушку… Там проходили смертные пытки, а беспомощных здоровых людей превращали в безголосых уродов, от которых у жителей Ситтингборна до сих пор волосы встают дыбом. Но это далеко не последнее, что пугает город. Закончилась та история смутно: доктор Ньюман и вся его семья погибли при сомнительных обстоятельствах. Этот дом проклят, будь уверена!
Моё тело покрылось дрожью. Я устремила испуганные глаза в окно, на особняк. После рассказа Эшли он обрёл ещё более чёрные, зловещие формы, немыслимые восприятию; под их воздействием человеческая фантазия пускается во все тяжкие представления того, что там происходило.
– Тогда почему его не снесут? – помолчав, спросила я.
– Интересно, кто на такое осмелится?! Тот, кто его тронет, навеки останется несчастным!
Наш волнующий разговор прервал приятный голос миссис Митч, звавший Эшли. Мы вместе
– Авраам, ей-богу, ты жульничал, – досадовал Клерк. – Меня ещё никто не обыгрывал в шахматы!
Я заметила, что напыщенная досада дворника – лишь часть театральный натуры комедианта, в которой заключался весь мистер Митч. Не важно: злился он (что даже звучит смешно, поскольку он никогда всерьёз не злился) или переживал, но его бледно – карие глаза всегда светились радугой нескончаемого оптимизма.
– В следующий раз такого не повторится, – учтиво рассмеялся отец, пожимая руку неустанного труженника.
– Следующий раз на всю жизнь отобьет у тебя охоту играть с такими профессионалами, как я!
Мистер и миссис Митч дружно рассмеялись и, один одного перебивая, высыпали за дверь, а следом Эшли, желая нам доброй ночи.
Мы с папой вернулись на кухню и собрали грязную посуду. Пока я превращала её в гордость магазинных витрин, отец, взирая на меня с превеликим интересом, вытирал тарелки до чистого скрипа и ставил их на полки.
– Как тебе наши соседи? – игриво спросил он.
– Милые. Только не пьющие совсем.
– Разве это плохо?
– Мне кажется, люди не употребляют крепкие напитки по двум причинам: либо они пьяницы в душе и прекрасно об этом знают, давая зарок трезвенника; либо находятся на лечении у нарколога. И то, и другое одинаково страшно для их окружения.
– И в кого ты такая умная!? – рассмеялся отец, обнимая меня за плечи. – Уж точно не в меня.
Я скептически покачала головой, а он добавил:
– Эшли, на мой взгляд, прекрасно воспитана. Думаю, из вашей дружбы получится крепкий союз.
– Не знаю. Тихая она очень, а тихони занимают первые ряды предателей.
– Да где ты этому набралась? – изумленно спросил отец.
– Книги учат нас жизни, а сама жизнь нас ничему не учит. Наверно, к буквам мы относимся с большей верой и уважением, чем к рассказу очевидца или собственному опыту.
Ничего не сказав, отец тяжело вздохнул и закрыл шкафчик. Несколько позже в тихом освещении торшера он пристроился у камина с газетой «Bravado Medicine». Его глаза удостаивали тревожным вниманием строчки печатной прессы. Пожалуй, в те минуты он искренне сопереживал врачам всего света, которых срамили пациенты, недовольные лечением. Без зазрения совести они разбивали невинную докторскую репутацию мелкими доказательствами в пользу профессиональной некомпетентности лекарей. И дойдя до места, где на ересь исцеленного давал комментарий сам предмет сего обсуждения – в частности бакалавры медицины – он вздыхал с такой участливой грустью, будто бы сам присутствовал там и был посвящён во все подспудные детали. Он считал врачей коллегией святого братства, и её неприкосновенность должна быть почитаема без оговорок, вероятно, потому что сам относился к этой коллегии.
Я поднялась к себе и завороженно припала к оконному стеклу. Страшная история Эшли вертелась в голове, волнуя сознание тайной и сумрачным видом особняка. Пепельные тучи, несущиеся над его крышей, тянулись бесконечной пеленой. Казалось, ею они укрывали злачное место от святости соседних зданий, способных разрушить ауру смерти вокруг. Тревожимая мыслями о доме Ньюмана я закрыла глаза лишь под утро.
2
Ночью прошёл ураган, превративший труды Клерка Митча – прилежно сложенные скирды высохших листьев – в беспорядок осеннего ковра. Последствия не миновали и наше жилище: спозаранку под окнами отец обнаружил адресную табличку нашего дома, сорванную с лицевой стороны фасада.