Кружева лабиринта
Шрифт:
Той ночью меня одолели кошмары. Лео Ферару снял шлем, появилось багровое лицо, лишенное кожи, которой некогда касалось пламя адских чертогов. Алая кровь сочилась сквозь поры и капала вниз, а из глубоких шрамов, исчертивших лоб, выпадали белые черви. Просыпаясь в бреду, я подскакивала в кровати, мокрая и задыхающаяся, и смотрела на часы. Минуты шли медленно. Я снова ложилась, стараясь не думать о Лео. Но болото злых видений вновь поглощало меня. Всё повторялось снова и снова, пока рассвет не положил ночным страданьям конец.
4
Не ведая покоя с утра, школа на Брюэри-роуд била «в колокола»:
Разыскивая Синди, я шла по коридору, видя, как тут и там о случившимся перешептываются вполголоса и всякий, кто взирал на фотографию молодого привлекательного парня, не скупился на слова сочувствия такому горю.
После непродолжительных поисков я наткнулась на Эшли и Синди в холле пустой столовой. Они рыдали в два ручья и даже не удосужились поднять глаза, когда вошла.
– Как жаль парня, – грустно причитала Эшли.
– Он погиб по нашей вине, – бормотала Синди, утирая слёзы платком.
Я поспешно закрыла дверь в столовую и села за круглый стол напротив них.
– Говорите тише! Нас могут услышать. Как это вышло? Кто-нибудь знает подробности?
– Дэвид шёл на работу, и возле почтового отделения его убили одним ударом ножа в сердце. Ужасная трагедия!
На какое-то время водворилось молчание. Мы думали, изредка обмениваясь взглядами отчаяния, а тишина обрывалась, лишь когда Синди сморкалась в платок, вознося глаза к потолку. Эшли была белее снега, а её лицо тонуло в пантомиме ужаса.
– Что если мы следующие?… – прошептала она. – Всё, что связано с Ньюманом – проклято!
– Эш, перестань! – твёрдо сказала я. – Да мало ли несчастных случаев в жизни? Не думаю, что во всех повинен обветшалый дом. К тому же доктор Ньюман умер, а мёртвые не приносят вреда – живые куда опаснее. Наше поведение выглядит подозрительно, уж если о ком и не стоит забывать – так это о Молли, которая с радостью нашепчет о нас своему отцу.
– Ты же сама видела, как сильно испугался мистер Вупер, – напомнила Синди. – Зря мы в это впутались! Не сносить нам головы!
Мне пришлось потратить не меньше десяти минут на успокоительные речи. Однако, даже внеся туманного покоя в растревоженные сердца, мимика их лиц кому угодно дала бы повод подозревать нас в чём-то немыслимом. Эшли была перепугана настолько, что буквы путались в словах, произнесенных ею. Синди, прекрасно знающая толк в борьбе со стрессом, принялась уничтожать запас сэндвичей из рюкзака. Когда с ними было покончено, она достала упаковку мятных конфет и, протягивая нам, бесцеремонно спросила:
– Рондо?
На что в ответ получила укоризненные взгляды тех, у кого любая еда от волнения вызывала тошноту. Наши общие рассуждения зашли в тупик, когда раздался звонок. Мы покинули столовую и разбрелись по классам; Эшли вошла первой, а я за ней.
Посредине кабинета за учительским столом сидел преподаватель, встречающий нас мучительно долгим взглядом. Его глаза, родственные тьме, силой остановили меня в дверях. Именно таким я и представляла себе Каллена Ферару: высоким, худосочным; с чёрными, как уголь, неряшливыми волосами, что нагло свисали до плеч. На его лице застыла жизнь – никакой мимики, никаких эмоций, кроме презрения, а в каждую черту легла тень печали и суровости. Чёрная мантия ниспадала на пол водопадом блестящего атласа, а тёмный костюм походил на сутану. От его поистине колдовского вида меня бросило в дрожь.
Он пристально наблюдал, как я шагнула к парте и села рядом с Эшли. В воздухе установилась тревожная тишина: притихли все, не исключая Молли Клифтон. Сложив руки на столе, она не поворачивала головы. Учитель Ферару по очереди, медленно оглядел напряжённых учеников, заканчивая круг мной. Мои глаза опустились, когда он резко встал, подошёл к парте, где сидела я и Эшли, и навис телом над моей головой.
– Мисс Чандлер, по какой причине вы опоздали?
Он проговаривал слова с поразительной четкостью, особенно протягивая окончания. Вероятно, английский язык он изучал компромиссно, не забывая румынской манеры произношения. Его низкий голос внушал страх и величие. И я с трудом выдохнула, поднимая на него наигранно вызывающий взгляд.
– Мы вошли по звонку, сэр. Разве это считается опозданием?
– Тсс… – он поднёс к моим губам грубый указательный палец, пахнущий серой, не прекращая буравить моё лицо тьмой своих глаз, перед которыми невозможно соврать. Они будто просвечивали разум и тело насквозь.
– Запомните, мисс Чандлер, в этом кабинете вопросы задаю только я.
Он снова обвёл взглядом класс, затаившийся жертвой, что чует рядом охотников.
– Приступим к занятию.
От сильного напряжения к моим вискам прилила кровь. Пока он изъяснял тему, никто не смел пошевелиться. Я не могла думать ни о чем, кроме шелеста скользящей по полу мантии и глазах могильной темноты, принадлежащих учителю. Чудилось, будто мои мысли, тяжёлые и бесформенные, навек закрылись в плену головы, и сосредоточиться в присутствии Каллена было бы настоящим прорывом в сфере мышления. Часто его взгляд, полный ненависти и высокомерия, останавливался на мне, заставляя отвести взор и свято поверить слухам, овивающим его противоречивую фигуру, словно лианами; поверить, что именно он превратил собственного сына в монстра с расплавленным лицом и телом, которое тот тщательно скрывает.
Наблюдая гнетущую атмосферу в классе, стало очевидным, что уроки Каллена были единственными, где дисциплина служила образцом прилежания, и где Молли самостоятельно показывала уровень своих знаний. Она стремилась заслужить похвалу и весь материал, задаваемый на домашнюю подготовку, учила наизусть. Другие тоже не отставали в стремлении проявить себя, и классные работы выполняли с честью и достоинством, ни одной минутой не помышляя прибегнуть к помощи подручных средств. К тому же в течении урока Каллен мерил шагами кабинет, вездесущим оком держа учеников в треволнении.