Кружева лабиринта
Шрифт:
Мои мольбы не остановили его, он заскочил в салон и захлопнул дверь так, что та, казалось, разлетится вдребезги, как стеклянная ваза. Следом послышался скрип засовов, один за другим отрезающих нам возможность войти.
– И что теперь делать? – робко отозвалась Эшли.
– Он наверняка многое знает, но чего-то боится… – высказалась Синди.
– Или кого-то… – дополнила я. – Надо подумать.
Возле зоосалона мы попрощались с Синди, и уже вдвоём с Эшли двинулись на Сатис-авеню, снова прокручивая всё, что услышали от сына почтальона и мистера Вупера. Когда я пришла домой, отец ходил по гостиной из угла в угол, гадая куда
– Я у Эшли засиделась, пап.
– Ты бы могла предупредить!? Я переживал. Мы в малознакомом городе, уже темнеет…
Я подошла к отцу и мимолетно приобняла его.
– Прости, больше так не буду, честно.
Он озарился доброй улыбкой милосердия – сердиться отец совершенно не умел.
– Садись ужинать, я приготовил твоё любимое рагу из овощей с мясом.
– Я не голодна, – сказала я, направляясь к лестнице. – Ужинала с Эшли. Я переоденусь и схожу к ней позаниматься, можно?
– Хорошо. Только долго не засиживайся, иначе утром не встанешь.
Отец нервно выдохнул, и я задумалась, принес ли этот выдох ему желаемого облегчения, или он показывал, какого невероятного труда стоит отцу терпеть мои провинности. Так или иначе он подошёл к маминой фотографии, притаившейся на столике из красного дерева возле камина и с грустью взял её в руки.
– Ах, Скарлетт… Смогу ли я справиться с ней? Стать хорошим отцом и другом для неё? – он нежно провел дрожащими пальцами по золотистой рамке. – Я так боюсь её потерять, как когда-то потерял тебя…
Мою душу обожгло болью одиночества, а разум тяготился долгом перед отцом: долгом не принести ему лишних мучений. Понимая, что всё обдумать в такой обстановке трудно, я зашла в свою комнату и сменила одежду на спортивную, поскольку была убеждена, что только пробежка способствует приливу сил и здравомыслию. В минуты, когда тело устремлялось вперёд, в прохладу уличных дорог и перекрестков, я чувствовала себя независимой, всесильной, и любая из ситуаций поворачивалась под более выгодным углом.
Я спустилась по лестнице; из спальни отца доносились голоса включенного телевизора. Я взяла ключи, обулась и выскочила во двор. Дороги выглядели пустыней, а тротуары одиноко освещались линией уличных фонарей. Мой путь лежал по Сатис-авеню вверх, ближе к особняку. Разрезая студёный воздух руками, я не спускала глаз с четырёх этажей, выложенных потемневшим камнем; и он будто бы тоже не выпускал меня из виду и дразнил молчаливым фасадом. Это была своего рода схватка, определяющая кто победит: сила мышления, ведущая к раскрытию тайны, где тёмные судьбы сплелись в материю неизвестности, или его проклятие, заключенное в непроницаемых стенах. Я всё бежала и бежала, пока позади не послышался рев мотора приближающегося транспорта. Я остановилась, опираясь на колени руками, чтобы перевести дух, и обернулась назад.
Прямиком по дороге проехал мотовездеход. Им управлял парень в чёрном шлеме с темными стеклами, через которые, пожалуй, не увидишь даже яркий свет. Его голова была повернута в мою сторону, и у меня сдавило грудь от страха, что этим парнем был Лео Ферару. Он приостановился на миг, и мне стало неловко от ощущения его пристрастного взгляда. Мысль, что под шлемом скрывалось уродливое лицо или слой чистого красного мяса с белыми прожилками, ужасала меня. Пару раз он поднажал на рукоятку руля, заставляя мотор разрываться насаждающим рёвом; шины засвистели по асфальту, и в серо-голубом дыму вездеход рванул вперёд. У меня зашлось сердце, а мысли – одна страшней другой – лишь подгоняли скорее оказаться дома. Тревожимая странным поведением сына Каллена Ферару я побежала назад по Сатис-авеню.
Обратный путь показался бесконечно долгим. До соседского дома было рукой подать, когда мне под ноги бросился тощий котенок иссиня чёрного окраса. Он был настолько прытким, что за его движеньями нельзя было проследить. Восстанавливая дыхание, я остановилась, а котенок принялся овивать мои ноги.
– Эй, откуда ты такой взялся?
Котенок протяжно замяукал. Я наклонилась к нему и в свете фонарей разглядела его глаза: один был насыщенно голубого цвета, а другой – светло-смарагдового; при этом зрачки, тёмные, как пропасть, по форме ничуть не уступали кольцу. Он вырвался из рук и, ловко прыгая вокруг меня, пулей взобрался на верхушку каштана и за тот же миг спустился обратно к ногам. Его щуплое тело как будто составляли амортизаторы и пружины, при помощи которых он проворачивал акробатические трюки. Он снова прошмыгнул под ногами и пустился впереди меня по мглистому тротуару. Я побежала за ним вдогонку. Но чем быстрее бежала я, тем скорее мчался он. В погоне я выдохлась и перешла на шаг, а когда огляделась – поняла, что гналась за ним три квартала.
Поздний вечер обратил Ситтингборн в царство теней, ползущих от деревьев, померкших зданий и разгорающихся фонарей. Передо мной открывалась шеренга кустов, отделяющих тротуар от линии домов, что следовали один за другим, как на Сатис-авеню. В окнах не брезжил свет, и дома выглядели безжизненными.
– Видишь, куда ты загнал меня, Торнадо? – я усмехнулась сама себе. – По-моему, не плохо звучит: Торнадо! А, мой быстроходный друг?
Пока я разговаривала с котом, притихший тротуар озарился дальним светом неподвижных фар. Они затаились в пределах газона у дома № 105. Торнадо издал визгливое «мяу», а я, ослепленная до рези в глазах, прикрылась ладонью и сквозь пальцы старалась разглядеть, кто находился впереди, в шести футах.
– Зачем ты пришла? – спросил голос из темноты неосвещенного двора.
– Кто вы?
– Я живу здесь. Тебя учили отвечать вопросом на вопрос?
– А я ничего не вижу по вашей вине, потому мой вопрос важнее вашего.
Фары потухли, а в моих глазах ещё мелькали прозрачные круги. Пока я избавлялась от них, из перины свинцовых облаков выбралась луна и пролила свою милость на окрестные улицы и летаргичные здания. Впереди находился гараж, а у закрытых ворот неподвижно стоял мотовездеход. На нём, скрестив руки, сидел тот самый парень в шлеме.
– Мне следует повторить вопрос, или ты ответишь? – его голос раздавался далёким отзвуком.
Моя испуганная душа сжалась, и я никак не могла заставить себя произнести ни слова. Стоя, как вкопанная, я с великим усилием вдыхала холодный воздух.
– Ты что меня боишься? – уточнил он.
Я приоткрыла рот, но ответ растворился в горле. Из меня выходили непонятные звуки отчаяния, и тогда самое разумное, что пришло на ум – бежать, как можно скорее. Не глядя по сторонам, без затеи обернуться, я помчалась вперёд, а моё сердце вырывалось из груди. Пятнадцать минут пронеслись каруселью неумолимого страха, и только закрыв входную дверь своего дома, я могла продышаться и усмирить стук перепуганного сердца.