Кружево-2
Шрифт:
– Не если выиграем, а когда выиграем, Том! – Джуди знала, что, опустив руки в отчаянии, ничего не добьешься. Том ничего не ответил и, чтобы переменить тему, спросил:
– Хочешь узнать новости о Кейт?
– Конечно! – просияла Джуди, и Том вытащил из кармана авиаконверт, адрес на котором был написан аккуратным мелким почерком, без лишних росчерков и загогулин.
– Вояки из горных племен набирают все большую силу. Они уже атаковали бенгальские формирования и, как подозревает Кейт, готовят нападение на нефтяные компании. У нее украли пишущую машинку, но она надеется купить на черном рынке другую и утверждает, что тогда будет засыпать, только приковавшись к ней цепью.
– Ты, кажется, не слишком беспокоишься за нее,
– Ты же знаешь Кейт. Она ненавидит однообразную жизнь, и мне приходится мириться с тем, что составляет смысл ее существования. Но, конечно, я за нее волнуюсь.
– Но неужели нет никаких новостей, которые могли бы меня ободрить? – простонала Джуди, Доставая из папки следующий документ.
– От Марка ничего не слышно?
– Я ведь уже говорила тебе! Там все кончено, кончено несколько месяцев назад. – Она уронила голову на руки. – Нет, я так больше не могу, – прошептала в отчаянии Джуди. – Почему именно тогда, когда ты чуть покачнулся, все вокруг словно сговариваются, чтобы свалить тебя окончательно? Марк в Никарагуа, и он там потому, что не хочет находиться рядом со мной – старой неудачницей.
– Джуди, я не могу поверить, что кто-нибудь может бросить тебя только потому, что ты сейчас ранима, находишься в угнетенном состоянии, и потому, что тебе больше не шестнадцать. Ты настоящая женщина, Джуди, и честная женщина. Думаю, что ты самая честная женщина из всех, кого я когда-либо встречал, и тебя можно любить уже только за это.
Она покачала головой и потерла покрасневшие глаза.
– Марку нравилось во мне именно то, что я в нем не нуждалась. А как только он стал мне нужен, действительно нужен, он исчез, причем самым болезненным для меня способом. – И вновь у нее на глаза навернулись слезы. – Он был рад заряжаться от меня эмоциональной энергией, пока мне хватало ее на двоих. А когда участие понадобилось мне, оказалось, что взять его неоткуда. – Голос Джуди сорвался, и, закрыв лицо руками, она зарыдала от жалости к себе.
– Когда происходит разрыв, – заметил Том, – каждый из нас страдает, и это нормально. Ты получаешь ощутимый щелчок по самолюбию, гордость твоя уязвлена, это для любого унизительно. Но Джуди, сравни только статистику браков и разводов, и ты увидишь, что отношения могут прерваться в худшем варианте. Ты же все еще привлекательна.
– Отлично, Том! Это как раз то, что позволяет мне почувствовать себя матерью Мафусаила. Когда говорят «ты еще привлекательна», обычно имеют в виду, что вот-вот наступит день, когда на тебя уже никто не посмотрит. Это означает, что время твое уходит. – Она опять шмыгнула носом. – Я не хотела бы так закончить, Том: одна в постели, когда в жизни не осталось уже ничего, кроме работы. Не ради этого я бежала в свое время из Росвилла. – Она провела по лицу платком, и на ее щеках выступили красные пятна.
– Не будь слишком строга к Марку, – взмолился Том. – С любым из нас нелегко, когда мы находимся в таком состоянии.
– Дело не в том. – Джуди сердитым движением откинула назад волосы. – Со мной может быть нелегко только потому, что люди неадекватно меня воспринимают. И Марк не исключение. Для него женщина, находящаяся на вершине карьеры, должна обладать определенным набором качеств: сдержанность, независимость, твердость и главное – она должна все время оставаться на этой вершине. Чего они все не понимают, так это того, что, оставаясь такой на работе, мне совсем не хочется быть такой же и в частной жизни. Как и все вы, мужчины, Марк уверен, что преуспевающая женщина не нуждается в соучастии, ласке и доброте. Но мне они необходимы! Я так же жажду любви, как какая-нибудь жена, которая воспитывает своих двух детей и управляет собственным домом. С той лишь разницей, что я управляю корпорацией.
– И все-таки закончи с этими бумагами, и давай мы их уберем. Слезы еще никогда не решали ничьих проблем.
Джуди покорно вытерла глаза и вновь взяла в руки папку, а Том включил
– Ситуация действительно крайне неприятна, поэтому моя жена и я хотели бы изложить перед уважаемыми избирателями свою точку зрения. – Рускингтон открыто и прямо взглянул в телеобъектив. – Это просто недостойная попытка продать недостойный журнал с помощью лжи и интриги, и дело это антихристианское. Все деньги, полученные нами от этого процесса, будут переданы на благотворительные нужды – в те фонды, которые будут выбраны моей женой. – Сенатор был велеречиво напыщен.
– Да, но вы ведь выставили иск на очень крупную сумму – десять миллионов долларов, – напомнила ему журналистка.
– Все, что будет нам присуждено, пойдет на благотворительные нужды, – упорно повторил сенатор. – Моя жена и я хотим, чтобы люди знали: никто не в силах подтвердить ту мерзкую ложь, что распространяется «Вэв!». И мы думаем, что люди, опубликовавшие столь гнусные измышления, должны ответить за свои поступки.
Джуди показала телеэкрану кулак и собрала в кипу бумаги, разбросанные по кровати.
– Я хочу просмотреть их еще раз, Том.
– Но многие не понимают, почему вы вкладываете в свою тяжбу с журналом «Вэв!» так много чувств и энергии, – язвительно заметила журналистка.
– Вот молодчина! – радостно воскликнула Джуди. – Бьюсь об заклад, она наша читательница.
Сенатор вновь бросил честный взгляд в камеру:
– Моя жена и я прекрасно понимаем, что если не проявим твердость в подобной ситуации, то любая из так называемых актрис сможет тоже возыметь намерение связать свое имя с именем известного государственного деятеля. – Сенатор умолк на секунду, чтобы перевести дыхание. – Я хочу, чтобы все знали: наша семья едина в своей борьбе против попыток опорочить мое честное имя и выставить меня аморальным типом, погрязшим в разврате.
– Но, сенатор, ведь с вашей стороны это еще и борьба за крупную сумму денег! – не унималась ведущая.
– Моя репутация значит для меня гораздо больше, чем любая сумма денег, – заявил сенатор, на чем интервью и закончилось. Том выключил телевизор.
Он ушел уже далеко за полночь, попросив на прощание:
– Береги себя, Джуди!
«Именно этим я и занимаюсь последние тридцать лет», – подумала она.
Джуди вспомнила, какой несчастной чувствовала она себя в Швейцарии, когда все дни проводила в лингафонном кабинете, а вечера – в кафе, где работала официанткой. Она так и не научилась кататься на лыжах, не ходила на танцы, и у нее никогда не было таких дивных нарядов, как у Максины и Кейт. Она все еще помнила то ощущение горечи, какое возникло у нее, когда юная Пэйган, не задумываясь ни на секунду, вернула Абдулле бриллиантовое ожерелье – его хватило бы, чтобы оплатить целый год пребывания Джуди в Европе. Джуди никогда не позволяла себе вспоминать, что такое быть по-настоящему бедной, потому что одна лишь мысль о том, что такое не иметь запасной пары туфель и только одно незаштопанное платье, повергала ее в панику. Вспоминая безнадежно-покорное выражение лица матери и чудовищную атмосферу в их доме в те годы, когда отец сидел без работы, она ощущала одно: отчаянное желание преуспеть – любой ценой.
«Том попросил беречь себя», – подумала она, с тоской глядя в зеркало, со всей беспощадностью отражавшее результат напряжения последних месяцев.
Всю ночь Джуди работала над своим заявлением и едва успела все закончить к шести утра. Она слышала, как горничная повернула ключ в замке, и, засыпая, успела крикнуть:
– Забудьте о завтраке, Франсетта, и разбудите меня в восемь часов. Я опять лечу в Филадельфию! – И провалилась в сон.
– В котором часу ты будешь дома, Куртис? – спросила Дебра Халифакс мужа.