Крылатые качели
Шрифт:
Федор взглянул в черные блестящие глаза друга и рассмеялся. В этом был весь Богомолов, ни отнять, ни прибавить, противоположный ему во мнении, но горячо любимый друг. Они крепко обнялись, сели в свои машины и влились в гудящий поток.
12
«Я не понял, он предлагает мне убить Эриду Марковну? – размышлял Федор. Цветная картинка в зеркале показывала, как приближается желтая стена офисной парковки. – А что, известны тысяча сравнительно законных способов избавиться от врага! Можно случайно оставить Недоумову в клетке с крокодилами, незаметно сбросить в реку с пираньями или просто подарить ей домашнего дятла. И счастье! –
Почти до трех Федор просидел в желтом особняке адвокатского бюро «Серафимов и партнеры», где у него, как у младшего партнера, был свой квадратный кабинет с видом на бронзового Баумана и золотые купола Богоявленского собора.
С самого утра, вместо того чтобы заставлять земной шар крутиться, он думал о словах Петьки. Усевшись в высокое кресло, он достал пухлую папку и выложил на стол документы по велоспорту. «Да, у нас были разные мнения, и мы много лет спорили, – размышлял он, приближая к глазам то справку врача о годности Иннокентия, то требования к питанию, то анкету, то договор. Школа олимпийского резерва подходила к обучению детей серьезно. – Но в конце мы договорились и оба подписали договор! – он по профессиональной привычке внимательно проверил подпись жены. – Как Пелагея может не дать сына? Никак она не может не дать сына!»
Федор крутанулся в задумчивости на кресле. На левой стене был искусно нарисован огромный черный змей с пустыми белыми глазами. Змей, состоявший из крупных чешуек, хищно завился в круг и кусал хвост огромными клыками. Федор слышал историю о прежнем владельце кабинета: мужчина бросил работу, бросил жену с двумя детьми, уехал жить в Нью-Йорк и там сошел с ума от одиночества. «Как же он мог бросить детей? – подумал Федор, в который раз обещаясь вызвать маляров и закрасить художество. – И поделом!»
Кто-то легонько постучал в дверь. Федор, оттянув обшлаг английской белой рубашки, глянул на дорогие часы. Тонкие стрелки показывали десять утра.
Заходила сверить график дня секретарь того мужчины, перешедшая по наследству к Федору. Сирена была сильно худой, сутулой девушкой тридцати лет, с выпирающим на спине позвоночником и маленькой грудью. В анкете ее значился один ребенок и жирный прочерк в графе «муж». Усталая от бытовых мучений, немного потерянная и непутевая, Сирена имела два насущных интереса: найти ребенку какого-нибудь отца и повысить себе зарплату. В лице Федора она видела решение обоих вопросов и потому первые дни взбивала черные волосы, выщипывала брови, лучисто улыбалась блестящими глазами и невинно наклонялась, открывая за блузкой маленькую грудь.
Видимо, она так настроилась на решение хотя бы одного вопроса, что когда Федор отказал в обоих, то расплакалась на его груди; впрочем, и это не помогло. После был период обоюдной ненависти, разговоры сквозь зубы, но, что бы ни творилось, девушка старалась быть добросовестным секретарем, а Федор – хорошим начальником, и вскоре они стали добрыми друзьями.
Заглядывали в кабинет младшие и старшие юристы, каждый со своим подходом к делу и начальству. Кто-то, ленясь самостоятельно разобраться в деле, пытался получить мнение Федора, кто-то, заходя с незначительным вопросом, хотел лишний раз подтвердить свою лояльность, кто-то просто клал на стол готовый документ. Первых Федор отправлял думать, вторых – работать, а сам принимался разбирать горы исков, ходатайств, заявлений, жалоб и писем. Он курировал судебно-арбитражную практику, должен был много читать, встречаться с клиентами, ездить на важные процессы и контролировать тысячи прочих вопросов.
Заходила
Заходил Стукачев, женоподобный мужчина с манерной речью, который, как карикатурная лягушка, закатывал глаза. Фамильярно здороваясь, он оглядывал кабинет, шкаф, стол, кресло и спрашивал пустое: «Как дела? Что нового?», едва скрывая под всем этим недоброжелательство к тому, что этот кабинет занял Федор, а не Стукачев.
Федор все это видел, все знал, все умел решать. Единственное, чего он не мог, – это убедить жену отдать сына на секцию.
Ближе к трем, проклиная жену и тещу, Федор прибежал в кабинет Серафимова отпрашиваться. Рассматривая два ледоруба на стене, он рассказал свое дело. Шеф, в восьмидесятые заместитель министра юстиции СССР и известный альпинист, был сгорбленным ревматизмом стариком, еле передвигавшим ноги, но человеком весьма опытным и мудрым. Слушая рассказ Федора, он сидел за массивным дубовым столом и крошил в миниатюрное блюдечко белый хлеб. За спиной его висел портрет молодого Плевако, перед ним же, на столе, желтела деревянная клеточка, в которой суетилась белая мышь с красными глазами и длинным тревожным носом. Серафимов очень ее любил.
Выслушав Федора, Иван Иванович взглянул на него ясными голубыми глазами и без единого слова отпустил. Ради этой благожелательности и простоты Серафимова Федор готов был сворачивать горы.
Он сбежал по черной мраморной лестнице, выскочил из офиса и обнаружил, что на улице гроза. Ветер гнул и ворошил деревья. В небе клубились черные тучи, землю заливало косым сплошным дождем. Город ослеплялся вспышками и тут же оглушался щелчками грома, походившими на удар бича. Было темно, как ночью. Федор, перепрыгивая через бурлящие потоки воды и натянув пиджак на голову, подбежал к «гелендвагену», сел в него и поехал за Иннокентием.
13
Пелагея ждала его, похожая в черном японском халате на тонкий иероглиф счастья. Она прислонилась узкими лопатками к белой стене, сцепила руки на животе и своими большими ясными глазами смотрела на Федора. С кухни доносился аромат свежесостряпанных блинов и слышалось шипение раскаленной сковородки. Из гостиной доносился звук громко работающего телевизора – шла передача о мистике и кто-то говорил: «Я проснулся и увидел свет. Нет, я не пил!»
Федор бросил пиджак на желтую табуретку, снял промокшие туфли и носки и, приобняв жену, приоткрыл дверь в гостиную. На диване, держа на коленях толстенького Иннокентия, сидел тесть Федора, Дэв Медузов.
– У тебя рубашка мокрая. Снимай же, заболеешь! – улыбнулась жена.
Пелагея теплыми пальцами начала расстегивать Федору пуговицы и потянула за собой на кухню. Увидев на кухне тещу, Федор вздрогнул и застегнулся. Маленькая теща, с повязанным вокруг талии фартуком с желтой цаплей, напевала танго, топала в такт ножкой и переворачивала деревянной лопаткой блины. Завидев Федора, она не улыбнулась и не поздоровалась.
Пелагея села на табурет между красным кухонным шкафом и итальянским стеклянным столиком. Федор, не садясь, взял с тарелки блин и, взглянув на часы, заметил на манжете рядом с золотой запонкой грязь. Он показал Пелагее на пятно и тут же услышал высокий голос тещи. Человек-зло, казалось, даже спиной умела следить за всем происходящим.