Крыло Люцифера

Мартин Томас

Внезапно она вскочила на ноги.

— Джеймс, постойте пару минут, посторожите мой багаж, ладно? Там профессорские карты.

Рутерфорд оторопел:

— Что? Вы куда? Послушайте, зачем вы идете туда, постойте…

Но было поздно. Огромные железные двери поглотили Кэтрин.

Оставшись в одиночестве, Рутерфорд чувствовал, будто его шею все сильнее сдавливает петля.

24

Сеньор Манторес быстро возвращался по коридору в свой просторный кабинет на третьем этаже. С лица его несколько

мгновений назад как ветром сдуло маслянистый шарм. Он сунул руку в карман пиджака, достал платок, покрутил шеей, промокнул брови. Убрал обратно платок, влажный от пота. С выражением ужаса на лице он медленно подошел к своей двери, выждал секунду, глубоко вздохнул и, повернув ручку, шагнул в кабинет.

Удобно устроившись в кожаном кресле с высокой спинкой, за столом сеньора Мантореса сидел человек, отнявший жизнь у профессора Кента. Убийца был в черном костюме с белой рубашкой. Короткие, но мускулистые руки были сложены на груди. У окна стоял тоже одетый во все черное второй зловещий уроженец Запада и сквозь жалюзи всматривался в раскинувшуюся внизу площадь. Это он был сообщником коротышки той темной ночью на развалинах Мачу-Пикчу. Что-то в облике обоих подсказывало: в прошлом они были военными — коротко стриженные волосы, обветренные лица. Сердито зыркнув на перепуганного сеньора Мантореса, коротышка выпалил:

— Ну, порядок? Могу я доложить секретарю Миллеру, что все закончено?

Заместитель министра превратился в дрожащее ничтожество. Уверенность, которую он излучал при встрече с Кэтрин и Рутерфордом, испарилась. Голос его дрожал, когда он раскрыл рот:

— Да, сеньор. Я говорил с ними. Я им не сообщил абсолютно ничего лишнего — только то, что Флорес погиб в результате дорожного происшествия. Оба были в шоке. Я думаю, они не задержатся в Перу.

— Ты думаешь, что они не задержатся, или знаешь?

Паническое выражение промелькнуло на лице Мантореса. Голос его вдруг стал тонким, в нем появились молящие нотки:

— Сеньор, след остыл. Они ничего не найдут. И вернутся домой, я уверен.

Внезапно сообщник, который до этого момента был поглощен видом из окна, резко развернулся и обратился к сидящему за столом:

— Девчонка возвращается. Одна. — Затем, отвернувшись к окну, снова раздвинул жалюзи кончиками пальцев.

Его коллега прорычал:

— Манторес, какого черта она опять прется сюда?

Манторес, казалось, вот-вот лишится чувств.

— Сеньор, я не знаю. Пожалуйста… я поговорю с ней — позвольте, я спущусь…

Сидевший грозно посмотрел на Мантореса:

— Нет. Рисковать не будем.

С этими словами он оттолкнул кресло от стола и поднялся.

— У нас конкретное задание: удостовериться, что все под контролем и нет утечки информации. Пойдешь с нами.

Две минуты спустя Кэтрин выскользнула из дверей, размахивая листком бумаги с какой-то надписью. Она улыбалась.

— Что это у вас? — спросил Рутерфорд.

— Адрес семьи Флореса. Я сказала секретарю, что хочу послать им цветы.

Рутерфорд не поверил своим ушам. Выходит, Кэтрин решила продолжить

путешествие. Ее самообладание произвело на него впечатление.

— Что, вот так просто — дала адрес?

— Ну да, — Кэтрин усмехнулась. — Я сказала, что лично отвезу их. Поехали.

Она наклонилась к своему рюкзаку и вскинула на плечо. Рутерфорд смотрел, как она сбегает по ступеням, чтобы поймать такси. В самом низу Кэтрин обернулась. Она понимала его колебания. «Джеймс, ну пожалуйста, ты нужен мне…»

Она вздохнула и крикнула:

— Джеймс, послушайте, давайте съездим к родственникам Флореса, а оттуда — в аэропорт. Ну не могу я вернуться домой, не проверив эту ниточку, потом никогда себе не прощу…

Рутерфорду достаточно было одного взгляда на ее умоляющее лицо, чтобы позабыть о здравом смысле:

— Ладно, тогда так: едем к Флоресу домой и сразу в аэропорт. И без проволочек.

Кляня себя за то, что не смог отказать ей, Рутерфорд подхватил рюкзак на плечо и стал спускаться к Кэтрин.

25

Близился полдень среды, и улицы Лимы были забиты транспортом. Сегодня, как и десять месяцев в году, солнце скрывал печально знаменитый прибрежный туман, наползающий с Тихого океана и обволакивающий город белесой дымкой. Местные называют его «garoupa», что в переводе означает «ослиное брюхо». Туман не нес прохлады, а только усиливал ощущение тягостного гнета, которое создавалось зноем и вонью выхлопных газов.

Маршрут Рутерфорда и Кэтрин пролегал через центр старого колониального города, который являл собой картину упадка былого величия. Они проезжали мимо красивых деревянных вилл и больших каменных дворцов, по большей части обращенных в государственные учреждения — правительственные здания и музеи.

Старая Лима — маленькая, и через несколько минут такси уже ехало по грязным многолюдным улицам современного города с его уныло-невзрачными бетонными зданиями и разбитыми мостовыми. Повсюду были следы нищеты, и когда машина замедляла ход в пробках, ее со всех сторон облепляли разносчики-торговцы всякой всячины — от пластмассовых «плечиков» для одежды до зажигалок.

Через двадцать минут после остановки у цветочного магазина, где Кэтрин удалось купить лилии, таксист медленно завернул за угол и направил машину вдоль узкого пустынного переулка в самом центре одного из жилых районов. Водитель то и дело крутил головой, ища нужный адрес.

— Ага! Здесь, — наконец объявил он. — Вон та дверь, зеленая.

Кэтрин и Рутерфорд настороженно уставились на двухэтажный бетонный дом, зажатый меж двух зданий с такими же мрачными фасадами. Кэтрин отдала заранее оговоренную сумму таксисту и выбралась из машины. Пустынная улица пугала ее. Она оглянулась и повернулась к водителю-индейцу.

— А вы можете подождать нас?

— Конечно, сеньорита. Столько, сколько захотите.

Таксист заглушил двигатель, включил радио и с блаженной улыбкой откинулся на спинку сиденья, натянув на глаза козырек бейсболки. Кэтрин и Рутерфорд подошли к двери.