Крылья беркута

Пистоленко Владимир Иванович

— Совсем пустой, — усмехнувшись, ответил Семен.

— Ох, ребятушки, ребятушки, буйные головушки, — сказал хозяин. — И как же ты думаешь, не дай бог чего?..

— А что мне? Я форштадтский казак, и вся недолга.

— Давай раздевайся, — предложил хозяин. — Бог даст, все обойдется. Как там Николай? Живой, здоровый?

— Живой! Вот вытурим беляков, в гости явится.

— Плохо у вас там в городе? Голодно? — спросила хозяйка.

— Хорошего пока мало, — сдержанно ответил Семен. — Ну, а все ж, можно сказать, дело пошло на улучшение. Казачни белой много накопилось в Соляном?

— Как саранчи, — ответила женщина. — В каждой избе полно. У нас тоже были на постое. Ушли. Изба больно холодная.

— А я с морозу и не заметил, — сказал Семен. — Ну, хозяева, спасибо вам за приют да ласку. Пойду я.

— До утречка посиди.

— Не могу. Нельзя.

— Все равно, тебе деваться некуда, — поддержал жену хозяин.

— Хочу на вокзал удариться.

— Никуда мы тебя не отпустим, и разговорам конец.

— Если так, спасибочко. Но в избе я не останусь. В сарае посижу.

Хозяин ничего не успел ответить. На улице снова послышался разноголосый лай, прогремел выстрел. Хозяин припал к окошку.

— Опять облава, — прошептал он. — Айда скорее в сарай!

— Случай чего — вы знать не знаете, — сказал Семен. — Сам забрел. Стучал — не пустили.

— Господи, пресвятая владычица, защити и помилуй! — зашептала хозяйка.

Семен прошмыгнул в сарай.

В дверную щель он видел, как во двор ввалились казаки. Одни пошли в дом, другие направились к сараю.

Семен отступил в угол.

Едва вахмистр успел чиркнуть спичкой, как один из казаков увидел Семена.

— Ваше благородие, глядите! — закричал он.

На Семена набросились несколько человек, скрутили ему руки и потащили в избу.

— Кто таков? — стал допрашивать вахмистр.

— Форштадтский казак, — ответил Семен, — Елизар Чумаков, — назвал он заранее придуманную фамилию.

— Что делал в сарае?

— Так ничего я там не делал, — самым невинным тоном ответил Семен. — Деваться-то мне некуда. На улице ночь, куда ни постучу — не пускают. Совсем промерз. Вот и к ним стучал, говорят — проходи с богом. Я и завернул в сарай. Все ж теплей.

— В Соляной зачем приехал?

— За солью. В городе-то ведь у нас всего в натяжку, а соли и совсем нету.

— Кто тебя послал? — приступал вахмистр.

— Сам поехал, ваше благородие. Тут же она под ногами лежит, и берег у озера весь из соли. Я прошлый раз приезжал, пешней отковырнул вот этакий кус, так у меня на базаре прямо на разрыв.

— Значит, спекулянт?

— Ну, какой я спекулянт, — скромно ответил Семен. — Можно сказать, своими руками соль добываю. Для людей, можно сказать, стараюсь.

— Хорошо, если так. Завтра разберутся, кто ты есть. Шагай вперед! — прикрикнул вахмистр.

Утром его привели к полковнику Рубасову.

Семен повторил все, что ночью рассказал вахмистру.

Рубасов спокойно слушал и, когда Семен замолчал, приказал дежурному:

— Позовите сотника.

В комнату вошел Иван Рухлин.

— Он? — спросил Рубасов, кивнув на Семена.

— Он, господин полковник, Семен Маликов.

— Ну-с, голубчик, Чумаков-Маликов, с благополучным прибытием!

Глава восьмая

Кобзин возвращался с паровозоремонтного завода, где пробыл несколько дней. Завод стоял, но рабочие-паровозники взялись отремонтировать бронепоезд, брошенный белогвардейцами за негодностью.

Поначалу, когда осматривали бронепоезд, всем казалось, что оживить его невозможно. Кобзину, единственному инженеру в отряде, пришлось самому взяться за дело и немало поломать голову над тем, как из покореженного железного лома сделать боеспособный бронепоезд. Труд его не пропал даром, и уже можно было рассчитывать, что через несколько дней красногвардейцы атакуют станции, занятые белоказаками.

Представляя себе, какую сумятицу внесет у белых внезапное появление красногвардейского бронепоезда, Кобзин благодушно улыбался и не торопил трусившую мелкой рысцой лошадь. Он даже не заметил, как к нему подскакал Джангильдек Алибаев.

Отсалютовав плетью, Джангильдек спросил:

— Петр Алексеевич, ты что так долго пропадал на заводе? Все, можно сказать, соскучились...

— Друг ты мой Джангильдек, бронепоезд у нас будет, как новенький! Если хочешь, поедем завтра, посмотришь,

— С удовольствием! С большим удовольствием.

Вдруг Алибаев тронул Кобзина концом плети и, осторожно показывая вперед, спросил:

— Женщину впереди видишь? Вон та, вся в черном.

— Ну вижу.

— Знаешь, кто такая?

Кобзин внимательно посмотрел на медленно шагавшую стройную, молодую женщину.

— Нет. Не знаю!

— Так это же Ирина Стрюкова! Дочка твоего любезного хозяина. А знаешь, куда идет? К тебе идет. Да, да, к тебе...

— Делать ей у меня нечего.

— Не говори так, Петр Алексеевич, не говори, — лукаво улыбнулся Джангильдек. — Дело у нее большое. И сам увидишь, придет.

— А ты откуда знаешь, какое у нее дело?

— А я много всего знаю. Ты только послушай: мои джигиты на днях перехватили письмо от полковника Рубасова. Ей, Стрюковой, письмо, этой самой. Что ты скажешь? Ждут ее в Соляном городке...

— Ждут? — удивился Кобзин.

— Она должна организовать у них женский батальон смерти, — таинственно сообщил Алибаев. — Понимаешь?

— А где письмо?

— Осторожно заклеили и отдали по назначению. А копию сняли. Вот она к тебе, должно быть, идет.