Крылья безумия
Шрифт:
«И не надейтесь, что коварный удар нанесут не в спину…» — говорил Чарли Биллоуз. Пока Питер отворачивался от генерала и выходил из кабинета в мрачный холл, он чувствовал, как легкий холодок пробегает вдоль позвоночника. Было что-то невероятное в этой короткой встрече с Уидмарком.
Ему начинало казаться, что возможно практически все. Все это замечательно — рассуждать про «экстремистов» и мысленно их высмеивать, но заключенный в Уидмарке потенциал насилия вызывал страх. Высокопоставленные люди, возможно, отмахнутся от генерала как от полоумного, но, прежде чем с этим человеком и его сторонниками будет покончено, они могут
Он протянул руку к парадной двери, когда кто-то окликнул его по имени. Он повернулся и увидел женщину, быстро идущую к нему по выложенному каменными плитами полу. Она была довольно высокая, прямая, с раскованной, уверенной походкой. Даже неискушенный мужской глаз мог разглядеть, что бездна усилий, денег и вкуса употреблены на то, чтобы создать эту женщину. Летнее ситцевое платье, обманчиво простенькое, не было снято с вешалки для готовой одежды. Черные туфли-лодочки на высоких каблуках тоже были изготовлены на заказ. Подкрашенные глаза и ярко-красный рот были произведениями искусства. Инстинктивно Питер понял, что это Эмма Поттер Уидмарк, ангел Дома Круглого стола и мать Эйприл Поттер. Занятный вопрос промелькнул в голове у Питера, пока она шла к нему, протянув руку. За холеной внешностью, делавшей Эмму Поттер Уидмарк в высшей степени привлекательной для ее возраста особой, угадывалась очень сильная и энергичная личность. Кто выживет при лобовом столкновении между этой женщиной и властолюбивым мужем?
— Вы поссорились с генералом, мистер Стайлс, — сказала она. — Мне знакомы эти симптомы. — Ее рукопожатие было крепким, но быстрым. Голос — хрипловатым. От чрезмерного количества сигарет или неумеренного количества выпивки? — Я — Эмма Поттер. Эмма Поттер Уидмарк.
— Я в этом не сомневался, — сказал Питер. — Да, ваш муж и я расходимся практически во всем. Надеюсь, ваша дочь благополучно добралась домой.
— Я ждала, чтобы поблагодарить вас за это, — сказала она.
— Меня не за что благодарить. Я собирался отвести ее домой, когда появился генерал.
— Думаю, вы имеете право получить объяснение, — сказала Эмма Уидмарк.
— Нет, разве что вы хотите его дать. Ваш муж сказал, что у Эйприл нервное расстройство. Что вчерашнее насилие снова вывело ее из равновесия.
Эмма Уидмарк повернулась к одному из кресел с высокими спинками возле огромного каменного очага. Она села в него, ее голова откинулась назад. Она походила на очень современную королеву на очень современном троне.
— У вас не найдется сигареты, мистер Стайлс? — спросила она.
— Извините, я курю трубку. Наверное, я мог бы найти ее для вас?
— В этом нет необходимости, — сказала она. Очень проницательные серые глаза изучали Питера пристально, вдумчиво. — Конечно, я знаю кто вы такой, мистер Стайлс, и почему вы здесь. Мне хотелось бы думать, что Эйприл не будет фигурировать в материале, который вы наверняка напишите об Уинфилде и вчерашней трагедии.
— Я не представляю, каким образом она могла бы фигурировать в этом материале, — сказал Питер.
— Вы ведь будете перемывать косточки всем Уидмаркам, мистер Стайлс, нравится нам это или нет. В этом и заключается репортерская деятельность. Но я хотела бы напомнить вам, что Эйприл — не Уидмарк. Она — моя дочь от первого брака.
— Я это знал.
На какой-то момент тщательно подкрашенные веки накрыли серые глаза, как будто Эмма Уидмарк вдумчиво оглядывалась в прошлое.
— Мой первый муж был очень мягким человеком, — сказала она в следующий момент. — Он совершенно не умел конфликтовать. Он не был отходчивым. Когда его обижали, рана навсегда оставалась открытой. Он умер от таких ран, и некоторые из них, боюсь, нанесла я. Эйприл, к несчастью для нее, похожа на отца. Одно тяжелое разочарование лишило ее способности вести повседневную борьбу за жизнь.
Питер наблюдал за ней, стараясь воздержаться от комментариев.
— Я рассказываю вам об этом по секрету, мистер Стайлс, потому что хочу, чтобы вы разобрались в том, что произошло сегодня вечером. — Ее губы дрогнули в слабой, горькой усмешке. — Когда вас обнимает, страстно целует совершенно незнакомый человек, тут требуется объяснение. Я порой думаю, что в нормальном мире, то есть в таком, где мы действовали бы, повинуясь таким вот порывам, не оскверняя их словами, мы были бы счастливее.
— В вас говорит писательница, но не мать, — не удержался Питер.
— Совершенно верно, мистер Стайлс. Три года назад Эйприл влюбилась в молодого человека, который приехал в Уинфилд на лето. Ей было семнадцать, ему двадцать два — он только-только закончил университет. Тони Редмонд — Энтони Редмонд.
Он был чудесным парнем. Он нравился мне. А Эйприл просто была безумно в него влюблена. Боюсь, она почерпнула некоторые свои романтические представления из романов своей матери. Казалось, у Тони вполне серьезные намерения. Он пару лет занимался аспирантской работой, а потом заговорил о женитьбе. Было почти больно наблюдать за счастьем Эйприл.
В конце того лета я уехала дней на десять — с лекционным туром. Под конец первой недели я получила телеграмму от генерала, где говорилось, что Эйприл серьезно больна. Я вылетела домой с западного побережья. — Один уголок красного рта слегка дернулся. — Я застала Эйприл с сильным жаром и в бреду. Мой муж рассказал мне, чем это было вызвано. Тони Редмонд бросил ее — исчез, не объяснив ни слова. Только короткая записка, где всего лишь говорилось: «Прощай навеки». Мой муж пытался его разыскать, но Тони как в воду канул. Он так и не вернулся и, очевидно, никогда не вернется. Долгие месяцы Эйприл жила в мире, полностью сотканном из фантазий. Она восприняла историю, которую вы слышали в программе «Звук и свет», как свою собственную. Она жила в другом времени, другом мире, постоянно ища свою утраченную любовь. Война увела этого возлюбленного-революционера у его Эйприл. Это было легче принять, чем необъясненное исчезновение Тони. Когда она ускользала из-под нашего надзора, она подходила к любому, кого заставала в Доме Круглого стола, — как подошла к вам сегодня вечером. Наконец, длительный курс психотерапии снова вернул ее в настоящее. Я не уверена, что это было лучше, потому что теперь она живет с отторжением, которого не в состоянии вынести.
Но у меня была надежда, что когда-нибудь появится кто-то другой. Вчера мы с ней стояли на балконе над парадным входом в Дом Круглого стола, когда застрелили Сэма Минафи. Я слышала, как она вскрикнула, — посмотрела на нее и увидела, что она снова ушла в себя, обратно в спасительную нереальность.
— А тайна Тони Редмонда? — спросил Питер, когда она замолчала.
— Я потратила уйму денег, пытаясь выйти на его след, — ответила Эмма Уидмарк. — Никого из его семьи нет в живых. Друзья рассказали мне, что он решил, поддавшись минутному настроению, уехать в Европу — чуть ли не навсегда. Никто не мог — или не желал — сказать мне, где его найти. Я пыталась найти какие-то зацепки через государственный департамент. У генерала там есть друзья. Мы пару раз нападали на его след, но он всегда опережал нас. А потом он был зачислен в списки пропавших без вести при пожаре грузового судна в Средиземном море. Погиб ли он или воспользовался ситуацией как средством, чтобы навсегда замести свои следы, я не знаю.