Крылья Руси
Шрифт:
Вот этого «чуть» и хватило, чтобы оказаться на линии выстрела. Сначала никто и не понял, почему князь Морозов оседает, запрокидываясь назад.
Алексей бросил поводья, слетая с коня, подхватывая друга, и понимая, что на его ладонях – кровь!? То есть... покушение!?
Кто-то вскрикнул, стрельцы кинулись на шум, поднялась суматоха... ловили убийцу, загомонили люди, но все перекрыл безумный женский крик.
И на московской площади воцарилась тишина.
Люди молчали, и в полной тишине царевна Софья упала на колени перед своим мужем.
В
Синие глаза Ивана гасли, он попытался что-то сказать, но уже не смог.
Только смотрел до последней секунды на жену. Смотрел, жалея, что не сможет пройти с ней до глубокой старости, потому что любит и не хочет оставлять ее одну. И видел в ее глазах то, что знал всегда.
Любовь.
Искреннюю, сильную и безудержную.
Не ту, о которой пишут поэты и поют менестрели. А другую.
Когда человек – часть тебя. Души. Разума, сил, воли – и когда его забирают, остается пустота. А если ее слишком много – человек просто тонет в ней и тоже исчезает. Нельзя же жить в пустоте…
И сейчас эта пустота отражалась на лице проклятой царевны. А окружающие молчали – и было в молчании этом понимание. В единый миг она стала своей. Стала близка и понятна людям, стала родной, страдающей… поздно!
Для нее все было поздно.
Это Алексей Алексеевич распоряжался стражей, это по его указаниям ловили убийцу, а царевна все так же стояла на коленях возле мертвого мужа – и никто не смел прикоснуться даже к краешку ее одежды. Настолько кощунственным казалось людям вторгнуться в это тяжелое, неизбывное горе.
Прервал его только Алексей Алексеевич.
– Сонечка… вставай, сестренка.
Царевна чуть качнула головой.
– Нельзя, чтобы Ваня, здесь, вот так… его надо домой. И тебе надо к детям.
– Нет… нет…
Но к чему относилось это «нет», Алексей разбираться не стал. Мягко поднял сестру с колен – и та остановившимися глазами смотрела, как Ивана перекладывают на носилки, как несут во дворец, словно живого – не закрывая лица, на это хватило ума, как намокает алым покрывало на его груди…
На белом кровь – алая…
Только когда увели царевну, народ позволил себе… шевельнуться. Иначе и не скажешь.
– Горе-то какое…
– Бедненькая…
– Проклятая царевна что тут говорить. Вот и настигл… ой!
Оплеуха тоже настигла говоруна быстро и решительно. С той стороны, с которой и предположить нельзя было, от юродивого, из тех, которые всегда трутся около праздников и прочего.
– Помолчи, ирод! Пока язык не вырвали.
Мужичонка, ляпнувший про проклятье, оглянулся, увидел злые глаза людей – и словно съежился. Есть, есть такое горе, в котором неуместны все старые споры. И когда его видишь…
Сейчас каждого по сердцу царапнуло. И любые слова тут были неуместны.
***
Ульрика опустила руки.
Софья просто сидела и смотрела в никуда. И ничего не получалось. Никто
Царевна просто сидела у гроба мужа, держала его за руку и молчала. И увести ее не представлялось возможным. Разве что оглушить…
Царица поднесла руки к вискам. Вышла из залы…
– Государыня?
Десятки глаз тут же впились в ее лицо. Софья и сама не знала, насколько она дорога людям. И сейчас… к ней не лезли в ее горе, но за дверями – ждали. Верили, надеялись, что сейчас их царевна встряхнется, выйдет, опять начнет отдавать приказания… а она просто сидела и молчала. И столько боли было в этой тишине.
Ульрика покачала головой, ловя взгляды. Вопросительные, умоляющие... она же сейчас очнется, правда?! Дерзость, да, но сейчас не до дерзостей было что царице, что людям. Алексей Алексеевич распоряжался, приказывал допросить пойманного и чудом не затоптанного убийцу, отдавал указания Ромодановскому, приказывал боярам, а она это время провела с Софьей – и так страшно было видеть, как ломается, рассыпается в осколки кто-то, подобный Софье.
– Не знаю… она так умом тронется, если еще просидит… не знаю…
– Разошлись все!
Царица всхлипнула и бросилась на шею мужу.
– Алешенька! Слава Богу! Может, хоть ты…
– Без изменений?
– Да.
– Уля, последи пожалуйста, чтобы никто не входил, пока не позову.
Ульрика закивала головой. Никого не пускать?!
Да с радостью! Только сделай хоть что-нибудь, Алешенька! Ты же мой муж, ты царь, ты должен!
Страшно это – смотреть, как на твоих глазах ломается и угасает сильный и гордый человек. Очень страшно.
Алексей мягко отстранил жену, прошел внутрь – и только дверь хлопнула. Уля оглянулась вокруг – и подавила совершенно детское желание прижаться ухом к двери.
– Что, ни у кого дел нет? Я вам сейчас найду работу!
Правда, верилось в это плохо.
Можно погнать человека, когда он лезет куда-то по досужему, ненужному и мерзковатенькому любопытству. Но вот так? Искренне сочувствующих?
Рука не поднималась.
Уля вздохнула – и совершенно не по-царски прислушалась к происходящему за дверью. Спаси ее, Алешенька...
***
Алексей оценил все одним взглядом.
Кровать.
Тело друга под белым покрывалом. И заледеневшую Софью рядом с ним.
И не давая себе ни минуты подумать, ни секунды, рванулся в это ледяное безмолвие. Туда, где пребывала сейчас его сестренка, самый дорогой и родной для него человек.
Друга не уберег, но сестру он смерти не отдаст! Никому не позволит!
– Сонечка!
Сильные руки сгребли легкое женское тело, встряхнули, заставляя выпустить руку мертвого мужа, прижали к теплой груди. Алексей уселся на стул так, чтобы Софья могла видеть только его, не Ивана – и посмотрел ей в глаза.