Крылья за моей спиной

Риз Екатерина

Как оказалось, три не полных. Маркелов зашевелился, приподнялся на локте, заглянул Насте в глаза. Та понадеялась, что смогла ответить ему спокойным взглядом. И руку с его плеча убрала. Его кожа так быстро остыла, сердце успокоилось, мышцы расслабились, и всё это показалось ей предательством. Как выяснилось, он даже джинсы до конца не снял. И когда вставал, натянул их быстро, и Насте стало не по себе, что она перед ним голая лежит, словно брошенная или сломанная. Использованная, вот самое верное слово. А о том, что несколько минут назад сама запретила ему останавливаться, думать не хотелось. Дотянулась до своего халатика, что на спинке кресла висел, живот вытерла, а потом халатом

прикрылась, не найдя в себе сил подняться и надеть его, как следует. Только потом заметила, что Маркелов за ней наблюдает, замерев со своей футболкой в руках. Кажется, ему тоже неловко. Ему-то от чего?!

Он шаг сделал и присел перед диваном на корточки.

— Солнце…

Настя сглотнула.

— Уходи.

— Настюш, не надо так.

— Почему? Ты прощаться пришёл. Попрощались. Вот теперь уходи. Без поцелуев, без дурацких обещаний.

— Хочешь, чтобы так было?

Она кивнула. Глаза в сторону отвела, лишь искоса наблюдала, как он поднимается, футболку надевает. И всё же наклонился и, преодолев лёгкое сопротивление, поцеловал. В лоб. Как маленькую.

— Я постараюсь приехать в августе.

Она ничего не ответила, не посмотрела на него, не понимая, откуда в ней вдруг столько горечи, обиды, и противоречия взялось. За что она на него обижается? За то, что делает всё, как она хочет? Не спорит, уходит, уезжает.

— Обязательно, обязательно приезжай, — злым шёпотом проговорила она, когда Маркелов за дверь вышел. — Как же, буду я тебя ждать!

Хлопнула входная дверь, и вся Настина злость словно вместе с Серёжкой из квартиры вышла. Снова стало горько и жалко саму себя, дуру такую. Коротким халатиком с головой укрылась, на бок перевернулась, и рот себе ладонью зажала. Не собиралась ни рыдать, ни реветь, просто рот себе зажала и дышала носом, надеясь, что сдержанное дыхание поможет справиться с эмоциями. И запретила себе кидаться к окну, чтобы посмотреть, как он уходит. Пусть уходит.

Пусть.

Маркелов уехал, и ничего вроде бы не изменилось. Не такое уж важное место он занимал в её жизни, он ни на что не влиял, ничего не решал. После расставания с Сашкой было гораздо труднее, тогда вся жизнь оказалась перевёрнутой с ног на голову, но Аверин ей почему-то не снился. А вот сны о Маркелове измучили. Настя не понимала, к чему всё это. И не ждала его приезда в августе, как он пообещал. Вообще хотела забыть это лето и начать сначала, с чистого лица. Даже хотела выбросить листок с московским номером телефона Сергея, за ненадобностью. Не понимала, зачем он ей его оставил, но в день его отъезда, утром, проснувшись, обнаружила его под окном, на полу своей комнаты. Видимо, Маркелов записку в открытое окно забросил, а может на подоконник положил, а её на пол сдуло. Лучше бы наружу выдуло, и тогда бы Настя не мучилась, гадая, зачем он её оставил. Неужели думал, что она позвонит? Но записку Настя не выбросила, поборола искушение. Наверное потому, что под номером телефона размашистым почерком было написано — Сергей Маркелов. Словно она забыть могла, как его зовут.

Через неделю родители предложили ей съездить в деревню, помочь бабушке, и Настя, после некоторых раздумий, согласилась. Работу оставила без лишних сожалений, и отправилась к бабушке, помогать той с огородом. В деревне забот намного больше, чем в городе, и к вечеру Настя уставала сильнее, чем от целого дня курьерской беготни. Но это за счастье казалось, хотелось устать до такой степени, чтобы не думать больше. По утрам они с бабушкой в лес ходили, за черникой. В эти ранние часы, стоя между листьями высокого папоротника, задрав голову и глядя на верхушки сосен, на островки голубого неба между ними,

Насте казалось, что ей становится легче. Дышится легче, в голове проясняется, и мучение из души уходит. Иногда так хотелось закричать, громко-громко, чтобы ото всех своих печалей в одно мгновение избавиться, и закричала бы, но боялась бабушку перепугать. Пальцы были синими от черники, даже под ногтями синева; на голове косынка, сдерживающая каштановую гриву; на ногах дырявые кроссовки, которые здорово подходили к драным джинсам и растянутой, покрытой пятнами от ягод, футболке. И всё равно, одетая как оборвыш и грязная, Настя чувствовала себя куда лучше, чем ещё несколько дней назад, в городе, хорошо одетая и причёсанная. Только пару раз задавалась вопросом: что бы Серёжа сказал, увидев её такой. Соблазнился бы? Вряд ли. Он, в своей Москве, наверняка не скучает. Более подходящих и достойных охмуряет. Настя почему-то в этом не сомневалась.

Вернувшись в город, первым, кого увидела, был Аверин. Настя стояла у машины, у открытого багажника, дожидалась отца, сумки тяжёлые ближе придвинула, чтобы отцу удобнее доставать было, и испуганно обернулась, когда услышала голос:

— Давай помогу.

На Сашку посмотрела с недоверием.

— С чего бы это?

— Да просто так, — вроде бы разозлился он. Плечом её оттеснил, вытащил из багажника сумку с огурцами. Взял охапку укропа, но её Настя у него отобрала, стояла и смотрела, как Аверин к её подъезду направляется. Если честно, не знала, как реагировать. Что ему сказать, когда вернётся?

— Бес прошёл? — поинтересовалась она несколько язвительно, когда Сашка несколько раз повторил свой путь от машины до квартиры и обратно. Наконец отец багажник закрыл, сел в машину и поехал в гараж, а Настя с Сашей остались стоять перед подъездом, с недоверием приглядываясь друг к другу.

— Я не бесился.

— Правда? — Она даже рассмеялась, услышав подобное заявление.

— Насть, давай не будем ругаться, — попросил он.

— А что мы с тобой делать будем?

— Поговорим.

Она смотрела на него без всякого воодушевления.

— Ты на выходные приехал?

— На неделю. То есть, я приехал во вторник, завтра уезжаю. Не думал, что ты в деревню уедешь, думал, что за неделю нам с тобой удастся… всё решить.

Что именно он предполагал решать, Настя не поняла. Смотрела на Сашку и всё ждала, когда же она обрадуется тому, что он решил за ум взяться и выслушать её спокойно.

— Один приехал?

Он досадливо поморщился.

— Насть, это… такая глупость была. Думал, что если ты её увидишь…

— Кого именно? Твою работу? То, что тебя там держит?

Его взгляд стал осуждающим.

— Ты зря так думаешь. Я никогда… — Его клятвенное признание прервала Галина Викторовна, в окно выглянула и бодро поинтересовалась:

— Саша, ты с нами ужинать будешь?

Настя поняла так, что мама решила выступить в роли парламентёра, захотела усадить их за общий стол и окончательно примирить, раз глупые дети никак договориться не могут. Настя даже всерьёз задумалась, не принять ли предложенную помощь, глазами с Сашкой встретилась, и тогда уже головой покачала.

— Нет, мама, не будет.

— Ну что ж. — Галина Викторовна скрылась за занавеской.

Аверин невесело хмыкнул. К Насте приглядывался.

— Я хочу с тобой поговорить, — негромко проговорил он, в его голосе Настя расслышала умоляющие нотки. Это её удивило. Кажется, Саша на самом деле раскаивается.

— Я не понимаю, — начала она, — ты столько времени в мою сторону даже не смотрел…

— Я смотрел. Как я мог не смотреть? Просто… он ведь прохода тебе не давал, а ты… Ты его не отталкивала!