Крылья за моей спиной
Шрифт:
— Об этом надо было думать раньше. Не знает она… Надо к врачу, надо удостовериться.
— Я уже была у врача.
— Была?
Настя кивнула, низко опустив голову. Всё ещё немножко мутило, а от тона, которым с ней мама говорила, становилось только хуже. Хотелось убежать в свою комнату и забиться в какой-нибудь угол, укрыться с головой, чтобы ничего не слышать и не видеть.
— А мне почему не сказала?
— Не знаю. Не знаю, у меня слов не было!
— Замечательно.
— Мам, ну не ругай меня, мне и так… — Всё-таки всхлипнула и начала вытирать слёзы ладонью.
—
— Скажи уж правду: некстати. Абсолютно… ни к чему.
— Но это ребёнок. — Галина Викторовна к дочери шагнула, осторожно погладила ту по волосам. Постаралась придать своему голосу бодрости. — Ладно, чего уж слёзы лить. — Руками развела. — Ты не знала, что дальше со своей жизнью делать, и вот тебе решение. Всё равно ведь о свадьбе говорили! Ты Сашке позвонила, сказала?
Мама смотрела на неё, ждала ответа, а Настя внутренне сжалась, не зная, что сказать. Точнее, как именно сказать. Понимала, что врать бессмысленно. Сашка приедет, и правда всё равно вылезет наружу, только тогда всё будет страшнее и непригляднее.
Настя слёзы вытерла, откинулась на спинку дивана, подняла на мать глаза. Та на неё не смотрела, налила в стакан воды, Насте протянула, а встретившись с той взглядом, насторожилась.
— Что ты так смотришь?
— Мам, понимаешь… — Лоб потёрла. — Это не Сашкин ребёнок.
— То есть как?
Настя молчала. Глядела за её спину, в окно, и молчала. Только губы кривились, Солнцева это чувствовала, и поэтому прикусила верхнюю губу зубами.
— Насть, как не Сашкин?
Передёрнула плечами.
— Вот так.
— Ты уверена?
— Других вариантов нет.
Галина Викторовна медленно опустилась на стул, не спуская с дочери ошарашенного взгляда.
— И кто?..
Настя сжала руку в кулак, до сих пор не осмеливаясь взглянуть на мать.
— Маркелов.
— О боже, Настя!
— Я знаю, знаю! — Лицо ладонями потёрла, потом волосы, упавшие на глаза, убрала. На мать посмотрела. — Мам, что делать?
— Ты у меня спрашиваешь?
— А у кого мне ещё спросить?
— Я не понимаю, как ты могла связаться с Маркеловым. Москвич, он приехал и уехал. О чём ты думала?
— Ни о чём. Ни о чём не думала, в этом и проблема. А теперь…
— Теперь он в Москве, а у тебя ребёнок!
Потерянно кивнула.
— Да.
Настя ужасно боялась вечера, возвращения отца с работы. Даже надеяться нечего, что мама промолчит и с мужем возникшей проблемой не поделится. Да и смысл скрывать? Сейчас уже ждать нечего. Только после разговора с матерью, когда вслух произнесла: я беременна, Настя в это окончательно поверила, и уже не просто ждала чуда, а начала в голове раскручивать ситуацию, стараясь понять, что дальше делать. А отец отреагировал бурно, как она и предполагала. Кричать начал, но быстро успокоился, чему Настя от всего сердца порадовалась, глядя на его покрасневшее лицо. Ещё не хватало, чтобы у него инфаркт после такой новости случился. Выпив залпом два стакана воды, он поинтересовался у дочери, что та собирается делать. Самый трудный вопрос в её жизни, а все с такой лёгкостью его задают, Настя прямо
— Не знаю, — призналась она, и вот тогда рискнула дать ответ, который проблему бы решил быстро. Не зря заговорила об этом очень осторожно, потому что отец тут же снова начал орать. И на неё уставился бешеным взглядом, как на безумную.
— Ты сдурела? Ты хочешь, чтобы я свою дочь на аборт послал? В девятнадцать лет! Нет, милая моя, так не делается. Вы сначала ни о чём не думали или не хотели думать, по подъездам целовались, а теперь ты очень быстро хочешь решить незначительную проблемку?
Настя слёзы вытерла, на мать покосилась, а отец тем временем продолжал:
— Вот пусть он приедет, и мы тогда будем решать, что делать.
— Папа…
— Я слышать ничего не хочу больше. Он моей дочери ребёнка сделал? Пусть отвечает, пусть ведёт себя, как мужик.
Галина Викторовна поднялась, как-то подобралась вся, а Настя тут же насторожилась.
— Мам, ты куда?
— Пойду к Татьяне Михайловне, нужно с ней поговорить. Выяснить, как с её внуком связаться можно.
— Не надо никуда ходить, у меня есть его московский номер, — негромко и обречённо проговорила Настя.
Юрий Николаевич зло хмыкнул.
— Хоть номер оставил, и на том ему спасибо.
Настя, прежде чем выйти из родительской комнаты, на отца обернулась, кинула на того затравленный взгляд.
Единственная поблажка, которую удалось у родителей выторговать, так это дать ей небольшую передышку, не звонить Серёжке этим вечером, подождать до следующего дня. Настя думала, что за ночь сумеет морально подготовиться, найдёт нужные слова, и сможет смирить страх перед реакцией Маркелова. А вдруг он просто бросит трубку? Или какую-нибудь гадость ей скажет? Зачем ему портить себе жизнь? Именно об этом она всю ночь думала, а не слова подбирала, и несколько раз ей даже приходило в голову, что если Серёжка не захочет ничего знать о её проблемах, это, в некотором роде, станет благом. Она больше никогда его не увидит, и тогда, возможно, её жизнь не перевернётся вверх тормашками, в ней не появится Сергей Маркелов с некими правами на неё, не будет влиять на её жизнь, не станет диктовать ей что делать…
А что ей делать без него? С ребёнком? Отец ясно дал понять, что об аборте слышать ничего не хочет. Да если честно, она и сама… боится аборта до ужаса. Но что тогда? Стать матерью-одиночкой?
Оставалось только ещё раз, но сейчас как никогда отчаянно, пожалеть о том, что Маркелов вообще к ним приехал. Что ему в Москве своей не сиделось?!
Но об этом можно было думать бесконечно: почему он приехал, почему на неё внимание обратил, почему она с ним спала. От этих раздумий ничего не могло измениться. И ругать одного Серёжку тоже было несправедливо. Пусть он приложил немало усилий, чтобы добиться её расположения, но то, что произошло между ними в последнюю встречу, её вина. Настя была в этом уверена. Она могла остановить его, мало того, она могла ничего не начинать, но она сознательно пошла на риск, и винить остаётся только себя. Вот только впечатлит ли Маркелова её осознание собственной вины? Вряд ли.