Крым-2. Остров Головорезов

Аверин Никита

— В Керчи сейчас спокойно, — утверждала Пеева. — Из моря ничего в этом сезоне не лезет, с той стороны залива только изредка приплывает. Здесь же, знаете, не далеко. А на материке всякое во­дится. Один раз по Митридатской лестнице огромный спрут полз. Представляете? От площади наверх. И как добрался-то...

Про какую лестницу говорит атаманша, Бандеролька не знала.

— Вам нужно в район порта, — растолковывал Барин. — Там найдете капитана Олега Игоревича — Зяблик знает, где искать.

***

Керчь

производила впечатление города деятельного и очень живого: по улицам сновали люди, у подножия той самой Митри­датской лестницы — широкой, идущей уступами от площади на холм, местами разрушенной и наверху украшенной помпезными скульптурами крылатых львов — раскинулся рынок. Чего там только не было: и посуда, оставшаяся с времен до Катастрофы, и часы с кукушкой, и украшения, и одежда, и даже продукты: часть населения, как и по всему Крыму, приспособилась к радиации и больше не нуждалась ни в средствах защиты, ни в очищенных про­дуктах.

А вот оружия на рынке Бандеролька не заметила: максимум — столовые ножи. Подобная ситуация для дикого, в общем-то, горо­да была явно необычной. Поняв, что ничего не знает об обществен­ном устройстве Керчи, Бандеролька решила уточнить у Зяблик:

— А почему оружием не торгуют?

— Олег Игоревич запретил. У нас тут вам, говорит, не фронтир, у нас тут люди молодые и сильные, сами разберутся. Интеллигент­но, без оружия. И запретил.

— И его вот так прямо сразу послушались?

— Ну не прямо так сразу... Пришлось, конечно, изрядно повое­вать. Но зато потом все признали, что Олег Игоревич прав, и сло­жили оружие.

— А что это за капитан такой, откуда он взялся?

— А кто его знает. Он капитан парома, и всегда вроде им был. Хотя поговаривают, что до Катастрофы он артиллеристом служил. И еще у него есть огромная собака-мутант. Ну, скоро увидишь.

Порт ничем не отличался от других виденных Бандеролькой портов: шумно, бестолково, все куда-то бегут и что-то кричат, тол­каются, ругают друг друга на чем свет стоит. Отыскать что-то в этом бардаке, если не знаешь, куда идти, проблематично. Зяблик, похоже, знала. Она увидела в толпе какого-то тощего подозритель­ного типа, замахала рукой и заорала:

— Ренькас! Где кэп?

Тип приблизился и оказался очень тонким высоким молодым человеком в черном. У него был большой нос, занимавший, кажет­ся, все худое лицо, рыжеватая бородка, солнцезащитные очки, чер­ные брюки, черная рубашка и начищенные до блеска черные кожа­ные туфли. На поясе и бедре — кобуры, из которых торчат рукоят­ки внушительных пистолетов.

— Зяблик! — обрадовался молодой человек и поцеловал девуш­ке руку. — Вы как всегда обворожительны! А кто ваши спутники, позвольте узнать?

— А это гости нашей атаманши. Кто они такие и по какому делу — тебе знать вовсе не обязательно.

Молодой человек сдвинул очки на кончик носа и оглядел листонош очень пристальным недобрым взглядом.

— А это — Ренькас, — представила Зяблик, — лучший ганфайтер Олега Игоревича.

— То есть ему оружие можно? — уточнил Телеграф.

— Можно, — согласился Ренькас, — но только потому, что я умею им пользоваться и никогда не употреблю не во благо.

Листоноши переглянулись: заявление звучало, мягко говоря, сомнительно. Благо — понятие уж очень растяжимое.

Ренькас заразительно улыбнулся.

— Пойдемте, я вас провожу. Олег Игоревич дома.

Бандеролька подумала, что их уведут куда-то в город, но они запетляли по порту и, наконец, выбрались к гаражам — Бандероль­ка не знала, как они называются правильно — для лодок. Еще до Катастрофы гаражи достраивали, возводя второй и даже третий этаж — жилые помещения. Перед одним из таких гаражей, глядя на лениво шевелящееся море, дремала огромная мохнатая собака.

Не то чтобы Бандеролька боялась собак, но она их опасалась. Особенно таких. Собака напоминала помесь медведя с волосатым крокодилом.

Она подняла длинную морду и открыла глаза.

Взгляд был совершенно не собачьим — цепким, как у ганфайтера Ренькаса, и уставшим. Вся скорбь собачьего племени и многие знания читались в нем. Собака поднялась, потянулась и зашла в дом. Через несколько секунд оттуда высунулся мужчина. Высо­кий, лет за сорок, с длинными, темными с проседью волосами, очень правильными чертами некогда, безусловно, красивого лица.

— Олег Игоревич! — окликнул Ренькас. — Тут к вам гости, ли­стоноши.

— Очень приятно, — отозвался капитан. — А зачем пожало­вали?

Все молчали, и Бандеролька поняла: признали ее главенство. Она вообще сильно изменилась с начала похода — стала не то что­бы взрослее, но ответственнее. И, кроме того, из идеалистки пре­вратилась в человека, видящего реальный мир.

— Олег Игоревич, у нас очень важное дело, — сказала Банде­ролька. — И очень ответственное. Речь идет о судьбе человечества. Можно мы поднимемся и поговорим с глазу на глаз?

Собака высунулась из двери и посмотрела на Бандерольку склонив голову и вывалив язык.

— Не врете, — заключил Олег Игоревич, — ладно, поднимайтесь. И ты поднимайся, Ренькас, я тебе доверяю.

***

Они сидели в тесной, заваленной снастями и запчастями от двигателя, комнатке над гаражом. Олег Игоревич, похоже, не при­знавал чай и прочие безалкогольные глупости: он сразу сообщил гостям, что предпочитает вести переговоры под «рюмочку крепко­го» и выставил на стол пятилитровую бутылку с жидкостью мутно­кофейного цвета. Непьющую Бандерольку передернуло от одного вида. Зато Телеграф и Стас оживились, признав в напитке «тот са­мый виски», а Ренькас облизнулся с самым плотоядным видом. Из закуски предполагались выставленные листоношами консервы «килька в томате» севастопольского завода — из личных запасов доктора Стаса. Одну банку, торжественно открыв, капитан выва­лил в собачью миску, больше напоминающую раритетную золоче­ную супницу.