Крымская лихорадка
Шрифт:
Глава 2
Алла была пампушка: пухленькая, с атласной кожей и прочими невыразимыми прелестями. Носков был неутомим целый вечер. А под конец вдруг расшалился, стал смеяться над какой-то своей мыслью. Спросил Аллу:
– Ты когда-нибудь видела это сладкое занятие со стороны?
– Знаешь, не приходилось.
– А я однажды видел. Смешно невероятно.
– Тебе пора домой, – сказала Алла.
Она всегда напоминала Носкову о времени, и это его злило. Хотя он знал, что Алла действительно не хочет, чтобы у него были
Алла замурлыкала себе под нос какую-то мелодию, изо всех сил делая вид, что уход Носкова ее мало трогает.
– Н-да, слух у тебя, прямо скажем, не ахти, – поддел ее Носков.
Алла рассмеялась:
– Мама часто говорила мне: если хочешь выйти замуж, до свадьбы не пой. Но я пою.
– Аллочка, а ты знаешь, что такое сатори? – неожиданно спросил Носков.
– Японцы так называют предчувствие, озарение.
– Все-то ты знаешь, – ласково проворковал Носков. – И что тебе сейчас подсказывает твое сатори?
Алла улыбнулась.
– Я уже сказала. Сейчас ты оденешься и пойдешь к себе домой.
Носкова неожиданно потянуло на воспоминания.
– Знаешь, был у меня случай. Выезжаю на убийство. Садист развесил потроха своей жертвы на светильнике. Ищем отпечатки пальцев – ни одного! И вообще никакой зацепки. Вызываю мать убитого, спрашиваю: ничего не бросается в глаза? Нет, говорит, ничего. А сама вся трясется, вот-вот упадет в обморок. Тогда я, сам не знаю почему, спрашиваю: нет ли тут чужих вещей? Нет, говорит, все вещи – сына. А меня самого уже мелкая дрожь бьет. Нюхаю вместе со старушкой нашатырный спирт и прошу: и все же еще раз внимательно посмотрите. Старушка снимает со спинки стула куртку: вот эта вещь, кажется, не сына, не его размера. И тут только до меня доходит, чего я так упорствовал. В квартире было очень жарко. Убийца не мог не снять с себя все, что можно было снять, а когда сделал свое гнусное дело, впопыхах не мог снова все на себя надеть.
Алла смотрела на Носкова влюбленными глазами. Но все же поддела:
– А может, проще это назовем? Например, интуицией.
Носков поморщился.
– Что с тобой? – спросила Алла.
– Зуб ноет.
– Жалкий трус, – сказала Алла. – Тебе надо всерьез заняться зубами.
– Но нет того философа на свете, который боль зубную принимал спокойно, – продекламировал Носков. Чьи слова?
Алла ответила с вздохом:
– Шекспира.
Носков потянул носом:
– Слушай, какими духами ты душишься?
– Я не душусь, а пользуюсь. Это французские духи “Клема”. Новинка. Не нравятся? – сказала Алла.
– Да нет, ничего, – пробормотал Носков. – Пылью пахнут.
Зазвонил телефон, Алла сняла трубку и тут же передала ее Олегу.
– Выезжаю, – сказал Носков, выслушав сообщение.
Поправляя ему галстук, Алла спросила:
– По-моему, ты хотел сказать что-то особенное? Или сатори меня обманывает?
Носков мысленно был уже где-то там, на месте происшествия, но все же ответил, целуя женщину:
– Говорят, из любовниц получаются плохие жены. Но я последнее время все чаще думаю: а может, нам все-таки рискнуть?
Милицейская “волга” неслась по ялтинскому серпантину. Носков сидел на переднем сидении и слушал капитана Федулова. Тот говорил:
– Если меня когда-нибудь турнут из милиции, ни за что не пойду в бомбилы – все они смертники.
– Игорек, за что тебя могут турнуть, честного опера? – спросил Носков.
– Ну, мало ли? Работа-то собачья. Не тот след взял, не так залаял – пиши заявление. Да и время сейчас такое…
– Какое?
– Думаю, что-то должно измениться. Носом чую.
Они подъехали к “ловушке” и остановились. Свет фар выхватил из темноты место происшествия, где уже работали эксперты.
– Обычная история, – сказал Носкову один из них. – Они выманили его из машины. Салон чистый. Ни пятнышка.
– Странно, почему тогда не захватили машину? – спросил Носков.
Эксперт молча пожал плечами. Мол, кумекать над этим – не его дело.
Подошел Федулов:
– Все осмотрел. Никаких следов борьбы, никакой крови.
Носков хмыкнул:
– Получается, бомбила сам заехал в “ловушку” и сам вышел из машины, чтобы его тут грохнули?
– Может, вез, кого не опасался, – предположил Федулов.
Носков пошел к “жигулям” Лаврова. Сел на переднее сидение и некоторое время не двигался, тянул носом воздух. Потом вынул из машины коврик и внимательно его осмотрел. Федулов молча наблюдал за его манипуляциями.
– Утром надо под микроскопом осмотреть салон, поискать женские волосы, – сказал Носков.
– Считаешь, с ними была баба? – спросил Федулов.
Носков с удовольствием объяснил:
– Водила гнал что было мочи, девка писала со страху, ножками перебирала. Видишь, вмятины в коврике от ее шпилек? А теперь засунь нос в салон, принюхайся. Французские духи “Клема”. Короче, Игорек, шерше ля фам, а какой масти мадмуазель, я думаю, мы утром определим.
– Ну, это не факт, что вмятины от ее шпилек. И духи – не факт, – осторожно возразил Федулов.
Носков ошибся. Утром он не нашел в салоне “жигулей” ни одного женского волоса. Но его разочарование было недолгим. Он обнаружил несколько микроскопических блесток, которыми молодые артистки посыпают себе волосы и лицо. С трудом ухватив блестки пинцетом, он упрятал их в пакетик, отправил на экспертизу и позвонил Федулову.
– Значит, так, Игорек. Их было трое: двое ребят и девка. Ехали, как сам понимаешь, в Симферополь, где, судя по всему, и живут. Возникает вопрос: откуда ехали? Как только ты определишь это, ты уже не капитан, а майор. Поговори с женой Лаврова. Она должна знать, где он чаще всего брал клиентов. Думаю, это какое-то питейное заведение в курортной зоне.
После этого Носков поехал в морг. Патологоанатом Цуканов, невысокий, мужичок с острыми черными глазками, был краток. Все увечья были нанесены тупым оружием, скорее всего, ногами. Удары наносились с яростью, что указывает на физиологическое и психологическое состояние убийц. Вероятно, были пьяны и озлоблены на Лаврова.