Крымская лихорадка

Ерёмин Виталий

– Не надоело вам здесь? – спросил Носков, чтобы прервать паталогоанатома, ничего нового тот не говорил.

– Надоело, – бесстрастно ответил Цуканов. – А что делать?

– Резали бы живых. Больше пользы.

Цуканов вздохнул.

– Это мне надоело еще больше.

– Хирург должен любить людей. Просто обязан, – сказал Носков.

Цуканов криво усмехнулся:

– А ваш брат?

– А наш брат заставляет себя любить людей.

– Хотите выпить? – предложил Цуканов.

– Спирт? Нет, спасибо, не пью. Не пью, не матерюсь, не бью подследственных,

не шью никому чужих преступлений. Рано или поздно это выйдет мне боком. И тогда меня привезут к вам.

– Ну, зачем так мрачно? – оживился Цуканов. – Я, знаете ли, тоже немного разбираюсь в людях. У вас совсем другое будущее. Как, впрочем, и у меня тоже. Давайте на всякий случай поддерживать отношения. Вот увидите, мы еще пригодимся друг другу.

– Сатори? – спросил Носков.

– Что? – не понял Цуканов.

– Предчувствие?

– Угу, – кивнул паталогоанатом.

Глава 3

На другой день Федулов появился с хорошими новостями. Он встретился с женой Лаврова Еленой. Та сказала, что муж чаще всего мотался между Симферополем и Ялтой. Федулов побывал в Ялте и нашел официанта, который обслуживал двоих подозрительных парней и девку. Словесные портреты готовы. С них делаются копии для раздачи всем операм, постовым и участковым.

– Не распыляйся, Игорек, не теряй драгоценного времени, – посоветовал Носков. – Девка, судя по всему, с претензией. Наверняка ходит в хорошую парикмахерскую. А сколько у нас таких цирюлен? Не больше десяти. За два часа можно объехать.

– Понял! – бодро отозвался Федулов.

Буквально через час он уже звонил Носкову и захлебывался от восторга:

– Олег, я ее нашел! Эту сучку зовут Маргарита Журавская. Танцорка. В фольклорном ансамбле выступает. И кобелей ее каждая собака знает. Но их фамилии я тебе только при встрече скажу.

– Ладно, говори. Никто тебя не слушает, – сказал Носков.

– Один Брагин Максим, сын члена военного трибунала. Другой Евгений Зуев. По слухам, внебрачный сынок нашего первого секретаря обкома. Оба учились в мореходке. И оба были вчера отчислены.

– Черт! – вырвалось у Носкова.

Он пожалел, что заставил Федулова выкладывать по телефону такую информацию.

– Девку надо брать немедленно. Выписываю ордер и выезжаю за тобой, – сказал Носков.

Они арестовали Журавскую по-тихому. Ее вызвал в свой кабинет директор дома культуры. Она пришла, а там ее уже ждали Носков и Федулов.

Было видно, что эту ночь Ритка не спала. Но все равно была хороша. Черные волосы, серые глаза, тонкие черты лица. Точеные ноги танцовщицы – глаз не оторвать. Только в ее красоте было что-то порочное. И, похоже, она отдавала себе в этом отчет. Старалась казаться мягче.

Внимательно ее рассмотрев, Носков порадовался своей наблюдательности. Журавская была усыпана блестками с ног до головы. И от нее пахло духами “Клема”. Их запах трудно было перепутать с каким-то другим. Носков попросил танцорку снять туфли и осмотрел каблуки. Даже без экспертизы, на глаз было видно, что размер шпилек совпадет с размером вмятин в коврике.

– Два совпадения – уже улика, а тут – три, – сказал Носков.

Но на Журавскую не действовали никакие доводы. Носков произнес заученные слова о том, что чистосердечное признание смягчает вину. В ответ девка вообще отказалась давать показания. Но и без того было ясно, с кем именно она была в тот вечер.

Носков помчался в прокуратуру выписывать ордера на арест Брагина и Зуева. Но убийцы Лаврова как сквозь землю провалились.

А вокруг Носкова началась странная возня. Сначала он обнаружил за собой слежку. Шпик был молодой, неопытный. Носков вычислил его сходу, зажал в укромном месте, взял на болевой прием и начал выпытывать, на кого он работает. Всей правды шпик не сказал. Намекнул только, что действует по заданию известной милицейской шишки.

– Еще раз встречу тебя, и ты выговорить не сможешь, до чего тебе нехорошо, – пообещал шпику Носков.

А на другой день к нему в кабинет неожиданно вплыла незнакомая дамочка с шикарным бюстом, на ходу рассупонивая корсет. Носков опрометью вылетел из кабинета и позвал коллег. Те засвидетельствовали провокацию, но дамочку пришлось отпустить. Прокурору позвонил замминистра внутренних дел Валебный и сказал, что это его сотрудница.

– Что, собственно, происходит? – спросил прокурор.

– Пусть твой Носков поумерит свой пыл. Это дело выеденного яйца не стоит, – посоветовал Валебный.

А в это время в кабинете Носкова сидела мать Лаврова – пожилая женщина с тонкими чертами когда-то красивого лица, одетая во все черное. И с ней была девочка лет шести.

– Нечего мне пока вам сказать, Клавдия Ивановна, – мрачно говорил Носков, глядя в стол. – И, пожалуйста, не приводите больше внучку.

– Вам не жалко моего сына? – спросила Лаврова.

– Мне вас жалко, – ответил Носков. – Какого лешего он занимался извозом? Все-таки инженер-электронщик. В “почтовом ящике” работал. Неужели ему не хватало денег?

– А вам хватает? – тихо спросила Лаврова.

Носков промолчал. Он был в долгах, как в шелках.

– Мой сын был хорошим сыном и хорошим отцом, – сказала Лаврова.

Носков внимательно посмотрел на девочку.

– Как тебя зовут?

– Женя, – девочка поджала губку, чтобы не расплакаться

– Я только что была в милиции, – сказала Лаврова. – Там надо мной посмеялись. Сказали, что правда в конце концов торжествует, но это – неправда.

“Она считает всех нас последними тварями, – подумал Носков. – И в чем-то она права. Но я – не тварь. Я – не тварь”, – повторил он про себя.

– Найду я их, Клавдия Ивановна, – пообещал Носков. – Найду, даже если меня отстранят от этого дела. А если не найду – уйду из прокуратуры. Даю слово: и вам, и себе.

Позвонил областной прокурор, велел зайти и прихватить с собой следственное дело.

Начальник читал, а Носков с тоской смотрел в окно. На противоположной стороне улицы стояли милицейские “жигули” со знакомым номером. Эта машина теперь непрерывно сопровождала все его передвижения и торчала у под окнами его квартиры.