Крымская повесть
Шрифт:
Завидев пролетку с Симоновым и Витькой, Надежда остановилась и оперлась обеими руками на закрытый зонт. Профиль ее стал неожиданно хищным и злым.
— Ну и семейка. Что отец, что дочь! Куда это он с мальчишкой отправился? Они сведут с ума и саму Ялту, и все окрестности! Не удивлюсь, если Ай-Петри, наблюдая все это, покатится со смеху, уперев руки в боки.
— Ой, как хорошо вы говорите. Такое придумать про гору! — воскликнула Званцева. — Я всегда испытывала такой трепет перед талантливыми людьми, которые умеют петь, рисовать или говорить так хорошо, как говорите вы.
— Это я-то талантлива? — с неожиданным напряжением в голосе переспросила Надежда. — Повторите: это я талантлива? Я бездарна и уныла, как плаксивая осенняя ночь. Именно потому люблю, чтобы меня хвалили. По-настоящему талантливые и внутренне свободные люди комплиментов не терпят. Зачем они им? Они просто плывут себе в бескрайнем море, как большие пароходы. Что им волны? Что им тревожные крики чаек? Что им встречный ветер?
— Позвольте, позвольте, — вмешался Званцев. — Как педагог с пятнадцатилетним стажем… Как человек, преподающий юношеству основы отечественной словесности… В общем, я считаю, что вы положительно талантливы, о чем свидетельствуют даже случайно оброненные вами фразы.
— А мне кажется иное: никогда я не падала так низко в собственных глазах. Ведь в глубине души радуюсь вашим словам. Хватаюсь за них, как выпавший за борт человек, разбрызгивая воду, ищет спасательный круг. Иногда мне приходят на ум мысли невероятные в своей ошеломляющей простоте. Может быть, человечество так же, как сама природа, делится на одушевленных и неодушевленных? Этот старик и этот мальчишка — куда они отправились поутру в пролетке? Что их свело вместе? Какая идея? Какие внутренние нити? А что свело нас с вами? Просто случай или же злая закономерность?
— Помилуйте, почему вы так взволнованы? О какой злой закономерности толкуете?
— Да я о том, что мы с вами гости в мире. И пришли в него гостями, не хозяевами. Робкой тенью на рассвете… Взойдет солнце — и нас не станет. Отшелестят, уйдут в небытие все наши умные разговоры… Старик и мальчишка — они реальность. Такая же, как море, как горы. И они хозяева своих судеб. В любом случае. Даже если их поведут на виселицу, они взойдут на нее не рабами и не предутренней тенью. Такие люди притягивают к себе, но одновременно вызывают и зависть.
Два дрессированных кролика — супруги Званцевы — растерялись. Они не ждали, что случайно промчавшаяся по Николаевской пролетка вызовет такой вулкан эмоций.
— Мы, пожалуй, вышли слишком рано. Холодно. И море в тумане.
— Это потому, что вода пока еще теплее воздуха, — изрек образованный Званцев. — Морские воды вообще имеют особенность аккумулировать за лето солнечное тепло, чтобы позднее отдавать его побережьям. Вот почему в приморских городах климат мягче, чем в степных.
— Да, наверное, — согласилась Надежда. — Вы из породы тех, кто всегда и во всем прав. Не повернуть ли нам назад, в пансионат? А ведь Ай-Петри и вправду хохочет. Теперь над нами. Гора уже сдула облака со склонов…
Тем временем пролетка добралась до шлагбаума при въезде в имение Его Императорского Величества «Ливадию». Но на этот раз шлагбаум был опущен. Около него стоял солдат.
— Пропуск!
— Да мы не на экскурсию, — сказал извозчик. — Мы проездом, в Севастополь. Всегда транзитом разрешали.
— Что было всегда, сейчас без значения! — ответил солдат. — Я сегодня на пост заступил. У меня приказ.
Господин Симонов не терпел, когда ему перечили или мешали его планам.
— Погоняй! — крикнул он.
— Стой! — солдат перехватил ружье. — Приказ — стрелять!
Из будки уже выскочил пехотный поручик, не при полной форме, без фуражки.
— Кто такие? Зачем?
— А вы чего тут запань устроили? Проезд в Севастополь свободный!
— Был, а теперь по специальным пропускам.
— Кто ж так своевольничает? Попадись он мне под руку!
Поручик внимательно посмотрел ка господина Симонова и грассируя, с усмешкой предупредил:
— Рискуете быть задержанными! Потрудитесь выбирать выражения. Есть пропуск? Нету? Тогда покажите хоть какой-нибудь документ.
— Не дождешься! — рявкнул Симонов. — Вот тебе десятка — выпей на здоровье. А это полосатое бревно — долой!
Поручик шагнул к лошади и взял ее под уздцы.
— Извозчика отпустить, но номер мы запомним, — приказал он. — Шумливого господина обыскать. Эй, мальчик, ты что делаешь? Что у тебя в руке?
Симонов успел выхватить самопал, вырвал из цепких Витькиных пальцев коробок спичек, бросил вниз с откоса.
— Попытка на покушение? Задержать обоих. И бородатого лешего и рыжего дьяволенка.
Закончилось все тем, что и господина Симонова, и Витьку обыскали, а затем усадили прямо на осыпь рядом со шлагбаумом. Из сторожки слышалось жужжание телефона-вертушки. Поручик куда-то дозванивался.
— Зачем полез со своим самопалом? — сердился Симонов. — Говорил же!
— А вы чего? Обещали — кулаком! Чего ж не двинули?
— Ишь какой! Сразу попрекать.
Часовой настороженно глядел на Симонова. Наверное, отрывки разговора долетали до него. Часовому совсем не хотелось получить промеж глаз. Потому он и прикрикнул на задержанных:
— Эй, вы там!
— Чего кричишь?
— Поспокойнее!
— А мы и так до сей минуты были спокойны. Зато теперь слегка побеспокоим тебя.
Симонов поднялся, взял Витьку за руку и пошел на солдата. Тот щелкнул затвором. Тучный Симонов был отличной мишенью. И за двадцать сажен не промахнешься.
— Назад!
— Это ты подай назад! — прикрикнул на солдата Симонов. — Хочешь стрелять — стреляй. Только помни, что стрелять в супостата солдату сам бог велел, а целить в своего же, в русского, — свинство. А стрельнешь в меня — станешь убийцей. Так тебя все и будут понимать. Даже родные батюшка с матушкой. Стреляй, коли хочешь быть нелюдем…