Крымская повесть
Шрифт:
— Бра-а-тцы!
— Да сколько же это будет длиться? — застонал Шуликов. — В двадцатом веке мы живем или же в глухом средневековье? Как же молчать, глядя на такое? Кажется, я рядом с вами сам стану социал-демократом.
— А у нас в роте социал-демократ есть, — отозвался внезапно раненый солдатик, услышав, что речь идет о социал-демократах. — Георгиевский кавалер. Он в адмирала Писаревского и в штабс-капитана Штейна стрелял, когда узнал, что замышляют по нам, солдатам, за митинг огонь открыть. Мне идти надо… Только голова кружится и тошнит… Так мы Петрова отстояли и выручили. Его уже арестовали, судить хотели. Силой вызволили. Он теперь там, на Корабельной… Наши живьем не дадутся… Должен идти! А за спасение благодарность мою примите.
— Лежите! — сказал ему Шуликов.
— Не имею права.
— Но и идти вы никуда не можете.
Солдатик опустил даже ноги на пол, сделал попытку приподняться, но у него ничего не вышло. Был еще слишком слаб.
Лучи прожекторов, спотыкаясь о волны, бродили по бухте, внезапно осветили и фасад гостиницы. Один из них ударил вдруг прямо в окно. Комнату залило ослепительным холодным светом. И вдруг дверь стала медленно приоткрываться. В номер не вошел, а, скорее, как-то вдвинулся Александр. Следом за ним — человек в клетчатом пальто и кепке, надвинутой на лоб. Это был Спартак. Он поддерживал Александра. В свете прожекторов оба были неестественно, пугающе бледны. Александр пытался что-то сказать, но не мог. Правое плечо его плаща было выпачкано чем-то темным. Постояв немного, он попробовал сделать шаг вперед, но вместо этого начал медленно сползать на пол.
— Вы ранены! — крикнул Шуликов и ринулся поднимать Александра. — Чем? Штыком? У вас все плечо в крови. Рана глубокая?
— Откуда же… — с трудом выговорил Александр, собираясь с силами. — Откуда же я знаю?..
Его довели до кровати и уложили рядом с солдатиком. Спартак взял Владимира за локоть.
— Я сейчас уйду на Корабельную сторону. Меня ждут. На тебе эвакуация Марата.
— Куда везти?
— В Симферополь, в Ялту, в Бахчисарай — все равно. Только бы подальше отсюда. Здесь его будут искать.
— Но как же вы сами проберетесь на Корабельную? Все оцеплено.
— Сумею. Только для этого по крышам придется полазить. А Марат — сам видишь — сейчас для таких дел непригоден. Короче, делай что хочешь, а его сбереги.
— Из тех, кто был на катере, кого-нибудь спасли?
— Прямое попадание. И про Шмидта и остальных ничего не знаю… В общем, друг, если что — не поминай лихом.
Луч прожектора прополз по ступеням пристани и вновь воткнулся в горящий «Очаков». В комнате стало совсем темно. Шуликов щелкнул выключателем. Свет, на удивление всем, загорелся.
— Так! — сказал Шуликов. — Хотите вы все того или не хотите, но сейчас вам придется подчиниться моей воле и моим распоряжениям. Для начала вас всех троих надо вызволить из «Киста». Здесь вы, как в мышеловке. Через час-другой может быть обыск или бог знает что еще. А куда ушел четвертый? Не знаете… Ну да ладно, займемся самоспасением.
Тут же фабрикант устриц принялся давить на кнопку электрического звонка, а одновременно схватил с тумбочки медный колокольчик и поднял такой шум, что солдатик опять очнулся и привстал с кровати.
— Кажется, братцы, уже могу ходить, — сказал он, задыхаясь. — Правда, из глаз искры летят. Яркие, как звездочки. Но вот, поди же ты, не падаю…
— Вот и отлично, — вновь обретая решительность, сказал Шуликов. — Вы, Александр, в состоянии сделать хотя бы полтысячи шагов?
— Полтысячи? Почему именно полтысячи? Идти я смогу.
На звонки колокольчика прибежала сама мадемуазель Шлее.
— Сударыня, — твердо начал фабрикант устриц. — Люди, находящиеся здесь, в номере, мои друзья, которым я многим обязан. В дальнейшие объяснения вдаваться я не намерен. Во всяком случае, сию секунду. А сейчас мне нужно, чтобы вы немедленно раздобыли два мужских костюма. Можно попроще. Один — для невысокого и полного человека, второй — для худощавого и высокого. Кроме того, я воспользуюсь телефоном, чтобы позвонить к себе на виллу и вызвать экипаж. Это все. Расходы, которые вы понесете, будут возмещены в пятикратном размере. Вы знаете, что я человек слова. Счет пошлите ко мне с посыльным. И напоминаю вам, на всякий случай, — тот, кто дружен со мной, никогда еще в этом не раскаивался.
— Целиком полагаюсь на ваши слова, — сказала мадемуазель. — Костюмы найдем.
Через полчаса они вчетвером выходили из гостиницы. Небо было ярко освещено лучами прожекторов и светом пылающего «Очакова».
Ружейная пальба слышалась только с Северной стороны и от морских казарм. У памятника Нахимову, при выходе на Екатерининскую, офицер, командовавший взводом солдат, узнал Шуликова, приложил пальцы к фуражке.
— Живы, Венедикт Андреевич?
— Бог миловал. С кем имею честь говорить?
— Как? Неужто вы забыли? Душистый майский вечер. Ужин в ресторане яхт-клуба, катание на катерах с фейерверком.
— Ах, да! Конечно же вспомнил! — хлопнул себя по лбу Шуликов. — Вот только имя запамятовал.
— Михаил Федорович.
— Да, да, Михаил Федорович. Все вспомнил. И майский вечер, и фейерверк, и наши с вами невинные забавы. Но сегодня был такой страшный день, что я и собственное имя мог забыть. В свободную минуту — милости просим ко мне на виллу.
— Охотно. Но, как вы сами понимаете, не сегодня. Да и не завтра. Дела, так сказать. Тяготы службы. А эти люди с вами?
— Со мной. Помогли выбраться из толпы.
— Ну, слава господу. И все же сверните лучше к центру. На той стороне бухты еще идет бой между брестцами и морским экипажем. Да и на Тотлебенской постреливают.
— Благодарю вас.
— Не надо ли сопровождающих?
— Нет, спасибо. Надеюсь, мои спутники меня не оставят.
А спутники едва-едва передвигали ноги. Солдатика поддерживал Владимир. Александра — сам Шуликов.
— Убей меня бог, если я помню этого офицера, — бормотал Шуликов. — Наверное, случайно встретились за одним столом. Зато он меня не забыл. Вот что значит быть личностью популярной. Иной раз помогает в жизни. И весьма!
Парадный вход в «Гранд-отель» был заперт. Перед ним кто-то навалил упаковочные картонные ящики, как будто они могли спасти, если бы отель решили штурмовать.
У фонаря, установленного подле музея Севастопольской обороны, странно разбросав ноги, лицом вниз, лежал старик. Владимир узнал его, бросился поднимать. Увидел, что нос и лоб старика ободраны о камни.
— Это сторож. Видимо, ушибся.
— Погодите-ка. — Шуликов поднял руку старика. — Пульса нет. Да и синюшными пятнами уже пошел. Смерть.