Крымская повесть
Шрифт:
Когда доктор ушел, Александр позвал Владимира и показал ему исписанный мелким почерком с наклоном букв в левую сторону (что, как утверждают графологи, свидетельствует о мягкости характера) розовый листок для рецепта.
— Очередная микстура?
— Нет, посерьезнее. Читайте внимательно. На этот раз доктор принес нам ценные сведения. Выписки из доклада особого отдела департамента полиции товарищу министра внутренних дел о необходимости выделить Севастополь, Евпаторию и Ялту под надзор самостоятельного жандармского управления. Тут немало о нашей с вами Ялте. Думбадзе предстоит нелегкая работа.
— «По имеющимся в департаменте сведениям, — прочитал Владимир, — в гор. Ялте существуют и проявляют довольно энергичную деятельность две преступные организации: „Ялтинский комитет Таврического союза партии социал-революционеров“ и „Ялтинская организация Крымского союза Российской социал-демократической рабочей партии“… Последовало 21 донесение о распространении прокламаций упомянутых организаций и других, причем виновные обнаружены не были. На агентуру собственно в Ялте отпускается 600 руб. в год… Этого мало…»
— Что же, такое донесение нас может только радовать. Значит, департамент полиции мало что смыслит о положении дел в Крыму… Социал-революционеры со своей тактикой индивидуального террора, кроме вреда делу революции, ничего не принесут. Полиция так или иначе доберется до них очень скоро. А мы пока что, судя по донесению, действуем правильно и умело… Фраза «виновные обнаружены не были» — высшая оценка нашей работе.
…Вечером Владимир обещал Надежде прийти к яхт-клубу. Владимир соглашался на эти свидания потому, что иначе энергичная Надежда наверняка сама явилась бы к нему и обнаружила бы Александра да заодно увидела бы и картину, которую до поры до времени никому показывать не следовало.
Но об этой картине — особо. Он всю жизнь будет считать ее главной в своем творчестве, хотя позднее были написаны полотна и более техничные, и более сложные по композиции и колориту. На этот раз Владимир решил взять с собой на прогулку Витьку. Присутствие третьего при их встрече поможет уклониться от некоторых прямых вопросов Надежды. Тем более, что Александра теперь вполне можно было оставлять и одного.
Витька, узнав, что они идут вместе, принялся что-то засовывать в карманы.
— Н-да! — произнес Александр, наблюдая за сборами. — Увидала бы сейчас Надежда ваше лицо, навеки возненавидела бы.
— К тому близко.
И вот — Надежда. Стоит у фонарей напротив гостиницы «Франция». В такую неуютную погоду, когда море штормит и ветер не утихает, невольно ищешь света, тепла, чего-то, сотворенного руками человеческими, способного хоть отчасти противостоять стихии.
— Вы уже не рискуете выходить без сопровождающего?
— Я не сопровождающий! — вмешался Витька.
— А кто же ты?
— Я — Витька. Мы с дядей Володей дружим.
— Удобно, — сказала Надежда. — С вами дружат, за вас отвечают на вопросы. Где бы мне найти такого Витьку? Кстати, он к тому же путешественник. Вместе с господином Симоновым по утрам катается в горы.
— Никуда я не катаюсь. Вам показалось. Это были другой господин и другой мальчик.
— Значит, есть второй такой же Витька?
— Второго нет, — заявил Витька. — Я — один. Одинаковых людей не бывает. У всех даже отпечатки пальцев разные. А по утрам никуда я не катаюсь.
Надежда засмеялась:
— Пусть будет по-твоему. Вот уж: не верь глазам своим. Неуютно сегодня в мире. Этот ветер с посвистом и изматывающий душу шум моря… Существует ли на свете что-либо однообразнее, чем этот шум волн, скрежет гальки и кланяющиеся унылому морю кипарисы?
— Я воспринимаю море иначе. Оно ведь каждый день разное. Никогда не повторяется, как не повторяются линии на ладонях людских рук. Витя вам о ладошках все объяснил.
— Покажите-ка свою руку… Нет, нет, сюда, ближе к свету… Действительно, сложна. Куда уж мне! Проводите-ка меня до пансионата. Видно, сегодня у нас ни приятной прогулки, ни свободного разговора не будет. Да заодно предупредите, пока я не забыла сказать об этом, чтобы ваш хозяин, Симонов, поменьше пил, не бил витрин собственного магазина и не грозил задушить флотского офицера Михаила Ставраки. Ставраки теперь в героях. А угрозы по адресу официально признанных Петербургом героев — не лучший способ преуспеть в торговле.
С умыслом ли была сказана эта фраза? Может быть, только для того, чтобы проверить, как отреагирует Владимир на фамилию Ставраки? В то, что Надежду искренне тревожит поведение господина Симонова, верилось с трудом.
— Каждый несет ответственность за свои поступки. Рано или поздно приходится отвечать перед судом людей или же перед судом собственной совести.
— Удобная наивность: Дантес, убивший Пушкина, дожил до глубокой старости. Римский воин, расколовший череп Архимеду, не был даже посажен на гауптвахту. Тогда и гауптвахт-то не существовало…
— Поглядим, — сухо сказал Владимир. — Может быть, кому-нибудь предстоит дожить до событий, кажущимся сегодняшним обывателям неожиданными и невозможными.
— Холодно. Пора в пансионат. Меня ждут там Званцевы — новые постояльцы Зауэра и мои друзья.
Владимир молча наклонил голову: вольному воля.
— До свидания! — прозвучало едва слышно — ветер сорвал с губ Надежды слова и унес их к северу, к горам.
— До свидания!
Фонарь у входа в пансионат раскачивался, плясали тени, внизу гудело море.
— Вот хорошо! — сказал Витька.
— Что «хорошо»?
— Что нас с вами так быстро отпустили домой. Я замерз.
— Почему у тебя оттопырен карман? Опять самопал?
— Время такое! — возразил Витька. — Без самопала теперь нельзя…
Владимир взял Витьку за руку. Рука была теплой.
Любовь и ненависть — они часто соседствуют — вели его. Стоило закрыть глаза — он видел лицо Людмилы, открывал любую из газет — и натыкался на отчеты о процессе над Петром Петровичем Шмидтом и вспоминал странно звучащую фамилию: Ставраки.