Крымская повесть
Шрифт:
Мог ли Владимир в ту пору знать, что через два десятилетия он прочтет опубликованные во всех газетах некогда секретные документы о своеобразной психологической дуэли, которую вели между собой бывшие товарищи по гимназии и по кадетскому корпусу Петр Петрович Шмидт и Михаил Ставраки. Чего больше было в действиях Ставраки — желания любой ценой выслужиться или же личной ненависти к Шмидту, вобравшего в себя многие черты лучшей части русского офицерства, идейного правнука декабристов? Об этом трудно судить. Ставраки был человеком не только скрытным, тупым, гнавшим прочь от себя всяческие эмоции — сострадания к себе подобным, уважение к ним да заодно и к себе самому. Для него существовала лишь единственная реальная ценность — карьера и инстинкт выживания. Повинуясь им, он был готов совершить что угодно.
Существует легенда, будто бы, когда Шмидта вели к месту казни на острове Березань (Ставраки принял участие в последнем акте этой драмы), честолюбивый старший офицер «Терца» преклонил колено и спросил: «Простишь ли ты меня, Петя?» Впрочем, фразу эту передавали по-разному. Утверждали также, что Шмидт будто бы простил Ставраки. Трудно поверить! Не могло такого быть… Петр Петрович Шмидт никогда не раскаивался в своем поступке — центральном в его жизни — в том, что поднял красный флаг над «Очаковым». И никогда никому не смог бы простить смерти сотен своих товарищей и соратников. И на казнь он пошел с ярлыком «неисправимого бунтовщика, который ничего не понял и ни от чего не отрекся». Даже в последние свои часы утверждал, что будущая Россия неизбежно станет социалистической.
И еще достоверно другое. Возмездие все же настигло Михаила Ставраки, пусть и через семнадцать с половиной лет после того, как «Терец» открыл огонь по «Очакову».
В «Приказе по флоту и народному комиссариату по морским делам, № 150, от 16 апреля 1923 года» сказано:
«В дни восстания моряков Черноморского флота, руководимого П. П. Шмидтом, С. Частником и другими, 15 ноября 1905 года канонерская лодка „Терец“, старшим офицером коей был старший лейтенант Ставраки, заняв стратегически выгодную позицию в Южной бухте Севастопольского рейда, после предложения командира „сойти на берег“ всем сочувствующим восстанию морякам, при попытке катера „Пригодный“ выйти из Южной бухты и присоединиться к восставшему флоту, открыла артиллерийский огонь и потопила катер.
Это потопление явилось сигналом для обстрела всех восставших судов Черноморского флота и привело к полному жестокому подавлению восстания. Во время ликвидации этого восстания многие моряки были расстреляны при попытках спастись вплавь, а руководители — Шмидт, Частник и много других — были арестованы и преданы военно-морскому суду.
Приговором Севастопольского военно-морского суда февраля 1906 года П. П. Шмидт, С. П. Частник, А. И. Гладков и Н. Г. Антоненко были приговорены к смертной казни».
В том же приказе подробно изложено участие Ставраки в физической расправе над П. П. Шмидтом и его соратниками:
«Прибыв на место казни и разбив команду на четыре взвода по числу осужденных, Ставраки стал ждать доставки с „Прута“ осужденных.
Одновременно с командой „Терца“ прибыли на остров Березань: взводная команда из наиболее „благонадежных“ частей Очаковского гарнизона, занявшая место позади команды с „Терца“, а также представители прокуратуры, суда, жандармов и командир „Прута“ Радецкий, принявший на себя общее руководство сводным отрядом, часть которого должна была расстрелять осужденных.
По прибытии последних на остров Березань они были привязаны к заранее приготовленным четырем столбам, и на рассвете 6 марта команда „Терца“, расставленная повзводно перед каждым из осужденных, под общей командой Михаила Ставраки, при выкрике Шмидта, его бывшего школьного товарища, „Миша, прикажи своим стрелкам целиться прямо в сердце“, одним залпом из винтовок лишила жизни Петра Петровича Шмидта, Александра Ивановича Гладкова, Сергея Петровича Частника.
Оставшийся в живых, вследствие растерянности стрелков, Никита Григорьевич Антоненко был дострелян выстрелом из револьвера одним из участников казни, следствием не установленным. Будучи произведен через месяц после казни в капитаны 2 ранга, Ставраки свою „верную“ службу продолжал в Черноморском флоте, а в годы империалистической войны занимал должность помощника военного губернатора тыловой базы Мариупольского района, в каковой должности пробыл до февральской революции, а весной 1917 года был назначен адмиралом Колчаком на ответственную должность в его штабе.
В том же 1917 году Ставраки, по распоряжению Центрфлота, был назначен начальником обороны и командиром бранд-вахты, где и оставался служить на разных командных должностях как при английской оккупации, так и при грузинском правительстве меньшевиков…»
Михаила Ставраки расстреляли по приговору революционного трибунала. Заслуженный финал. А еще ранее, в первые же дни после свержения самодержавия, тела П. П. Шмидта и его соратников были торжественно перевезены морем с острова Березань в Севастополь — город, навсегда связанный с их именами.
В убеждениях Петра Петровича Шмидта не было стройности, последовательности, четкости. Но одно несомненно: царский режим он ненавидел. Исход для страны видел только в установлении социалистической республики. Один из лучших офицеров русского флота, потомственный моряк, он более всего гордился тем, что его севастопольские рабочие избрали пожизненным депутатом Совета. Не колеблясь, принял он на себя командование первой русской революционной эскадрой. Его телеграмма царю с требованием созыва Учредительного собрания исполнена веры в правоту дела, которое он защищает, ответственности перед историей. Лишь на самом «Очакове», прибыв туда после решения Совета начать восстание, П. П. Шмидт познакомился с кондуктором Сергеем Частником, который отказался вместе с остальными офицерами и кондукторами покинуть крейсер, машинистами Александром Гладковым и Родионом Докукиным, комендором Никитой Антоненко, подшкипером Василием Карнауховым. Все они были социал-демократами или примыкавшими к ним. Именно Сергей Частник первый познакомился со Шмидтом и призвал экипаж «Очакова» точно исполнять все распоряжения Петра Петровича.
— Если будет бой, товарищи, — сказал Частник, — это будет бой за счастье народное. Коли суждено нам принять смерть, так вместе со Шмидтом примем ее, чтобы хоть дети увидели счастье…
Частник не ошибся в П. П. Шмидте. Когда крепостная артиллерия открыла огонь по катеру и по крейсеру, П. П. Шмидт скомандовал:
— Комендоры по местам!
Вести ответный огонь могли лишь четыре (по другим сведениям — три) орудия «Очакова». Да и зарядов было буквально на несколько выстрелов. Но «Очаков» не сдался, не спустил красный флаг. Он пытался вести ответный огонь по крепостным батареям даже после того, как на него обрушился невиданный по интенсивности шквал огня и металла. Опытные морские офицеры утверждали, что подобного еще не было ни в одном из морских сражений. Представлялось невероятным, что крейсер, несмотря на сотни прямых попаданий и пожар, продолжал держаться на плаву.
П. П. Шмидт отдал команде приказ покинуть корабль. Сам, вместе с пятнадцатилетним сыном, которого накануне взял с собой на крейсер, пытался спастись вплавь. Но был контужен и схвачен. Ни во время первых допросов, ни в месяцы, которые ему довелось провести на острове Березань в каземате Очаковской крепости, мятежный лейтенант не «раскаивался в содеянном», как писали в ту пору близкие к правительственным кругам газеты. Делалось это с целью принизить П. П. Шмидта, объявить человеком импульсивным, не ведающим, что он творит. На деле все было иначе: П. П. Шмидт, С. П. Частник, А. И. Гладков и Н. Г. Антоненко до конца остались верными своему долгу, на суде подтвердили, что действовали сознательно — так, как велели им совесть и убеждения.
Никто из них не просил пощады.
— Я выполнял долг свой, и если меня ждет казнь, то жизнь среди народа, которому изменил бы я, была бы страшнее самой смерти, — заявил П. П. Шмидт на суде. — Я знаю, что столб, у которого встану я принять смерть, будет водружен на грани двух разных исторических эпох нашей родины… Позади за спиной у меня останутся народные страдания и потрясения тяжелых лет, а впереди я буду видеть молодую, обновленную, счастливую Россию.
Эти слова были произнесены 17 февраля 1906 года, а через полмесяца, 6 марта, на западном берегу острова Березань были вырыты четыре могилы. Около могил стояло четыре открытых гроба. В две линии расположились взводы Очаковской крепостной артиллерии — всего 5 взводов. Если корабельный взвод отказался бы открыть огонь, солдаты, находившиеся во второй линии, должны были залечь и стрелять по «новым бунтовщикам». Была и еще одна сверхсекретная инструкция. В случае, если во время казни возникнут беспорядки, старшие во взводах должны были лично застрелить в упор приговоренных, не ожидая действий солдат.
Осужденных подвели к столбам, врытым у могил, хотели завязать им глаза. Но все четверо отказались. Перед командой «пли» Сергей Частник крикнул:
— Прощайте, Петр Петрович!
— Прощайте, друзья! — ответил П. П. Шмидт.
Через два дня из Петербурга во все города России полетела телеграмма за подписью министра внутренних дел П. Дурново. «Губернаторам и градоначальникам. Никакие демонстративные панихиды или демонстрации по поводу казни лейтенанта Шмидта ни под каким видом не должны быть допускаемы».
Получил подобную телеграмму и Ялтинский градоначальник, новоиспеченный генерал Н. А. Думбадзе. Но он и сам догадался, еще до инструкций из столицы, распорядиться, чтобы в гимназиях не прекращали занятий в память о Шмидте, на улицах не пели «Вы жертвою пали» и «других песен предосудительного содержания». Все пытался предусмотреть Н. А. Думбадзе, даже о пении вспомнил. Только о живописи расторопный генерал позабыл. А она-то и доставила ему немало хлопот!
Зауэр капитулирует