Крымские истории
Шрифт:
Разве такое было возможным в ту светлую пору, когда мы сами были почти святыми?
***
Первое чувство, первая любовь
всегда остаётся в нашей памяти.
И мы, благодаря этой памяти,
делаемся лучше на всю
оставшуюся жизнь.
И. Владиславлев
ЕРЕНА
Эту
Она нисколько не старалась ему понравиться. Она просто знала, что она ослепительна и умна, и среди окружающих его людей остаться незамеченной не могла, если бы этого и очень хотела.
И вела себя в соответствии с этой данностью – была приветлива и ровна со всеми, и с ним тоже.
И только много позже он заметил, что дивным светом её тёмно-карие глаза зажигались только тогда, когда Она встречалась с ним.
Приятели привычно называли Её Ириной, а ему так нравилось её первозданное имя и он его, как молитву, шептал, оставаясь с собой наедине: «Ерена, Ерена, Ерена…».
Откуда залетела эта веточка, этот листок неведомой ему жизни и истории – он долго не знал.
Но сдержанное благородство в повседневной жизни, высокий такт и умение себя держать в любой обстановке и легко нести своё естество среди множества людей, были у неё природными, воспитанными во многих поколениях и переданными ей от предков.
Это уже потом он узнал, что род Её происходит от древней польской знати, которая, века назад, осела на Брестской земле.
А в пору первых дней, месяцев его знакомства с Нею, он всегда поражался – откуда она впитала в себя эти манеры; эту речь; эту искрящуюся улыбку. К слову, она никогда не смеялась в полный голос, как это делали другие, а лишь мило и тихо улыбалась.
И ничто не могло её заставить вести себя по иному.
Он запомнил миг знакомства с нею на всю жизнь – не он, а она, первой, подошла к нему и представилась:
– Ерена, Ерена Каленикова. Почему Вы сторонитесь всех? Давайте к нам. Мы же все должны быть вместе, как товарищи, как единомышленники.
И если к этому добавить, что этот разговор состоялся на бюро горкома комсомола, куда он был избран, как комсомольский работник корпуса – представление будет наиболее полным.
Он сразу обратил внимание – на её правой руке было обручальное кольцо.
У неё изломались густые чёрные брови при этом. Почему-то её встревожил этот его откровенный взгляд, и она даже руку убрала. Непроизвольно, за спину.
И с этой минуты с ним стали происходить странные вещи: он всё время искал встречи с Нею, а встретившись же с ней, даже случайно – сторонился её, мучительно краснел и отвечал только односложно на все её вопросы, хотя по природе был коллективистом, начитанным и весьма воспитанным молодым офицером.
И уж сущей мукой и пыткой для него стала встреча с её семьей на дне города.
Она не видела его. И он получил довольно продолжительное время, чтобы рассмотреть её со стороны – нарядную, яркую, очень модно и со вкусом одетую – так в ту пору одевалось очень мало людей.
Красивое, узкое платье выгодно подчёркивало всё совершенство её безупречной фигуры. Сильной, женственной, с развитой грудью женщины, которая уже выносила и выкормила ребёнка.
Точёные ноги в лакированных туфельках на среднем каблучке, делали Её ещё стройнее и выше.
Рядом с ней был молодой мужчина, с богатой шевелюрой, которого портило единственное – какие-то беспокойные руки, которые всё время перебегали с пуговиц костюма – на галстук, с галстука – что-то искали в карманах и вновь расстёгивали-застёгивали пуговицы пиджака.
Один раз капитан даже встретился с ним взглядом, и тот, совершенно не зная его, почему-то недружелюбно и даже зло, выдерживая характер, смотрел в глаза молодому военному, долго не отводя свой взгляд от его лица.
Наконец, не выдержал, как-то часто заморгал и тут же отвёл свои глаза в сторону и даже на пол-оборота отвернулся от незнакомого военного.
И Она это почувствовала. Как-то инстинктивно прижала к себе голову мальчика, лет шести–семи от роду, и стала скользить взглядом по праздничной и шумной толпе.
И когда её взгляд встретился с его глазами, Она вздрогнула и стала густо алеть всем лицом.
Её муж заметил эту неведомую для него раньше перемену в своей жене. Лицо его стало каменным. Даже пот выступил на лбу, который он отёр просто ладонью левой руки.
Было видно по артикуляции его губ, как он спросил: «Ты – чего? Что случилось?»
Её губы донесли до военного – безмолвное, на расстоянии: «Что-то очень устала. Жарко. Пойдём отсюда…».
И уходя – ещё раз опалила светловолосого капитана своим глубоким, словно заглядывала в душу, взглядом.
Так и тлели эти неопределённые отношения весьма длительный период.
Он мучительно осознавал, что встреча с этой роковой женщиной поломала все его планы, круто изменила всю жизнь.
Он расстался с милой и тихой девушкой, без объяснения причин, которую ему прочили в жёны, и сам напросился в Афганистан.
Правда, не удержался, и через знакомого офицера, попросил его об этом, передал ей огромный пакет. В нём было множество стихов, которые он написал ей. И после этого запретил себе даже думать о Ней.
Когда один современный дуболом по фамилии Аксёнов, в своих злобных измышлениях о войне заставил своего героя сказать, что война – это лучшие годы его жизни, он, услышав эти слова, холодел от ярости и бессильной ненависти.
Любая война – это кровь, это жертвы, это потери близких людей. И каким же надо быть негодяем, чтобы сказать, что среди смерти и утрат проходят лучшие годы жизни.
Он был твёрдо убеждён, что так не может думать даже откровенный негодяй.
Поэтому он страшно не любил вспоминать эти годы своей жизни, которые у него забрал Афганистан.