Крымский Джокер
Шрифт:
Оказалось, механизм употребления чудодейственной жидкости таков. Бутылочка с пятновыводителем ставится посредине комнаты. Господа желающие подходят по мере надобности с носовыми платочками или чистыми тряпочками, смачивают их, и укладываются на кровать (чтоб не грохнуться на пол, когда прицепит). Вдыхают глубоко и важно. Ну а там — как попрёт. И попёрло, надо заметить, круто…
Сначала я боялся отдаться этому чувству отъезда. То есть, после третьего глубокого вдоха моё тело загудело, как-будто на него накинув мелкую сетку от кровати, подвели небольшое напряжение. А после следующей задержки дыхания, моя телесная оболочка вообще собралось свалить от хозяина — медленно и аккуратно въехала в стенку. И тут началась такая тусовка, от которой мне до сих пор не по себе. Моё «Я» было представлено в какой-то геометрической форме. И самое интересное — стойкое ощущение, что я не первый раз в этом тёмном замкнутом пространстве. Скажу больше — кроме меня-мудака здесь было ещё несколько похожих, но других сущностей. И они тоже в форме каких-то геометрических тел, но все разные. Но самое неприятное, что только въехав в это странное место, я понял, что меня здесь давно ждут. Более того — что без меня народ, собравшийся здесь, не может разойтись. То есть сквозануть как можно быстрее из этой стрёмной ловушки.
Только лишь я подвалил — началось радостное движение — и все заспешили на съёб. Я тоже заспешил, потому что хоть и прикольно без привычного толстого тела быть какой-то геометрической хуетой, но страшновато с непривычки. Но как я не спешил — все мгновенно вырвались на свободу, а я не успел. И я остался там один! Это вселило НАСТОЯЩИЙ УЖАС!
Не знаю, сколько это длилось по времени, помню, что третий раз мочить свою тряпочку я не стал — хватило ощущений под завязку. Я лежал тихо и молча, и думал над случившимся. Бородатый с Сашей ещё делали подходы к бутылочке. Но я был в полной прострации от «увиденного». Или почувствованного? Или пережитого? Хотя, какая разница. Не было ничего, кроме удивления и горечи, что меня так жестоко обманули в той тёмной комнате.
— Ну что, Толстый? Теперь ты догнал, что бухлом можно ноги мыть? — тихо спросил Шурик минут через …дцать.
— Н-да… — лишь смог я промычать, — н-да…нехило…
А Бородатый опять был в восторге. Рассказывал про какую-то карусель. Про то как он, говоря любое слово, приводил её в движение. Но я подозревал, что он пережил примерно то же самое, что и я. Только воспринимает и рассказывает по-другому.
— А всех одинаково впирает? — спросил я у мудрого Длинного, подозревая, что его сущность тоже присутствовала на наркотическом рандеву.
— Да нет… Одним кажется, что за ними львы гоняются, — улыбнулся «доктор» Саша, другие в коммандос играют, палят во всё, что движется…
Но, честно говоря, я ему не поверил. Не поверил — и всё тут.
Уж больно хитрозадо он улыбался.
Но бутылочку мы честно выдышали до конца — и вечер за окном изменился.
Всё было и так и не так одновременно. Память ещё держала звуки и образы странной игры сознания. Коридор общаги сразу бросился в глаза своей геометрической замкнутостью. Мы молча курили и смотрели новыми глазами вокруг. Вернувшись, я заметил, что и комната имеет строгие черты параллелепипеда. Как гроб…
— Наверно, это дико вредно для лёгких, — как в лужу пёрнул я.
— Да уж, — не полезно это точно, — задумчиво сказал Длинный и прилёг на кровать.
— А мне понравилось! Ахуенно! — Бородатый, как всегда, напоминал большую игривую и небритую собаку. Ему всегда всё нравилось. Даже когда Витёк Молибог приплёлся из библиотеки и принюхавшись строго спросил:
— А что вы красили здесь, а?
Борода среагировал мгновенно:
— Пятна выводили… С души….
И туту меня в голове всплыла концовка «Степного Волка». Но, не сказав ничего вслух, я долго перед сном вспоминал и думал. Думал и удивлялся. Особенно тому образу, который возник, когда Саша поведал про свои ассоциации пятновыводителя «Сополза». Как в детском фильме, когда оживали шахматы. Очень похоже. Очень…
После этого случая течь в моей крыше стала расширяться. Я всё вокруг примерял к «подпространству Сополза». Доставал Бородатого и Длинного вопросами, на которые они потом уже просто не реагировали. Короче, вёл себя крайне неприлично и возбуждённо. И, действительно, бухло уже не приносило того психологического удовлетворения как раньше. Но опять же появилась возможность ещё более мрачно и эффективно загружать мимолётных весёлых подруг по постели, которые всегда тянулись к трансцендентальному. Конечно, про пятновыводитель — ни слова! За это из универа бы попёрли на раз-два-три. Но про иные миры и измерения тёр я неслабо. Потому что почти не врал. Именно в тот период я заметил, что не могу врать на ровном месте. Даже ставил опыты. Я могу лишь приукрашать виденное и слышанное. Но ума не приложу, как люди заливают на все сто.
Итак, мир мой изменился. Всё стало зыбким и подвижным. А тут ещё и Шура Длинный залёг в дурдом.
Саше как правильному ялтинцу было западло идти в армию. Дело в том, что в Ялте среди реальных пацанов считалось дурным тоном служить: «занятие мужчин — это рок-н-ролл…». Собственно, всякая социальная активность среди определенного круга ялтинцев была подозрительна — и даже поступление Длинного в университет, многими его приятелями воспринималось с недоумением.
Обычно правильные ялтинцы выбирали карьеры «дворников и сторожей», а вовсе не капитанов дальнего плавания. Ялта, в определенном смысле, была крымским Питером — со всеми вытекающими из этого последствиями.
Саша не был настроен нарушать неписанные правила хорошего тона, тем более, что с поступлением в университет можно было рассчитывать на отсрочку. Каково же было его удивление, когда ему, свежеиспеченному студенту, пришедшему сняться с учета в ялтинском военкомате сообщили, что с учебой придется подождать, а пока — послужить, и вручили повестку.
Первым делом было отмечено такое событие в общаге — проводы удались на славу. Однако вместе с проводами закончились и положительные моменты в таком повороте судьбы. И Саша, запасшись больничным листом, явился на призывной пункт только через месяц после окончания призыва.
Серьезные мужчины в форме объяснили, что статья за уклонение у Саши уже практически в кармане, и посоветовали не играть с огнем. Отсрочку до весны все же дали. Нужно было срочно что-то предпринимать… И он залёг в дурку.
Остались мы с Бородатым одни с неунывающим комсомольцем Витей Молибогом.
Правда, Саша навещал нас раз в две недели — но ему пить было нельзя, поэтому он одаривал нас различными похищенными в психушке таблетками.
Это, говорит, от страха. Это для сна, и так далее…Доктор, одним словом.
И вот настал день, когда Шурик приплёлся с убитым видом, белым военным билетом и какой-то страшной отметкой в паспорте.