Крымский Джокер
Шрифт:
— Та-ак… Ну что там у нас из бодрящего? «Альминская долина» — рупь восемьдесят…Неплохо для затравки.
— А вон, ух ты! Смотри — сухарик по рупь десять. Водки, конечно, нет. Да и хер с ней — под неё закуси надо немеряно!
— Господа! Внимание! Нет «Беломора» и «Ялты»… Вот тоска! Неужто придётся долбить «Приму» всю дорогу? Знал бы — захватил бы с собой папирос…
Наконец перед нашими очами в облаке табачного дыма появилась служительница Гермеса. Она по-матросски поплевав, загасила окурок и немного презрительно посмотрела на наши оживлённые лица.
Саша поправил очки и вежливо поинтересовался:
— А пиво у вас бывает?
Мужик в спецовке, рассматривающий что-то в конце прилавка засмеялся. Засмеялась и огромная тётка в белом грязноватом халате.
— Вот это юморист — пивка захотел! Послушай, дружок… Даже если и бывает здесь пиво, то загодя его заказывают по ящику. Да и то мало кому достаётся. Пе-ре-строй-ка, — ехидно протянула она по слогам.
Не вдаваясь в подробности распределения по селу пива, Саша сразу перешёл к делу.
— Ладно — приступим. Два… Нет — три огнетушителя «Долины». Четыре сухаря «Солнечная гроздь». И три пачки «Примы». И поскорее, любезная — нам ещё гранит науки грызть вместо закуси!
— А-а… Так это ж студенты припёрлися! — заулыбалась продавщица. — Ну, теперь по дерьмовому вину завсегда план будем делать!
— Мы весьма рады посодействовать отечественной торговле! — улыбнулся в ответ Борода и положил мятые купюры на весы.
Первую бутылку «Альминской Долины» мы уконтрапупили прямо под магазином. Я впервые пил эту… это…блин, вино. А, надо заметить, что напиток был смерть каким крепким и таким же вонючим. Сделан он был из плодово-ягодных отходов с добавлением низкокачественного спирта.
— Мать честная! — что ж ты, падла, такое поганое? Господи! — закашлялся я после второго стакана.
— Странно, мой юный друг… По сравнению с вашим самогоном — это просто лёгкий яблочный сидр, подаваемый на десерт в Объединённом Королевстве, — съязвил Саша.
Бородатому как всегда всё понравилось. «Выучусь — поеду на Север, — с завистью подумал я, глядя на причмокивающего от удовольствия друга: — Такое дерьмище — а ему хоть бы хны!»
Забегая вперёд, скажу, что в недалёком будущем мои вкусы изменились, а познания расширились до неузнаваемости. И такое изделие как креплёное плодово-ягодное вызывало во мне только хорошие и почти приятные вкусовые ощущения. Но первая бутылка шмурдяка в жизни — это всегда сурово.
Однако, несмотря на низкое качество пойла, настроение у нас заметно улучшилось.
Пора было и пообедать что ли. Тем более, что невидимый счётчик, накидывающий по три рубля сорок копеек за питание, наверняка уже тихо щёлкал и жужжал.
Вперёд — к жратве и забитым унитазам! Да здравствует колхоз!
…Господи! Почему темно-то так? Не голова — а кусок асфальта, прилипший к раздробленному позвоночнику… Мама моя родная! Где я? Что это за звериный храп вокруг, и почему такая вонь?
Всё это пронеслось в моей разбитой винными парами башке за долю секунды.
Я потрогал себя за лицо. Маслянистая жирная кожа, и полностью заплывшие глаза…
Ой, йо! Это же колхоз, мать его! Так-так-так… Вторую мы распили по дороге — это я хорошо помню. Потом отрывочное воспоминание о столовой, где Бородатый пытался танцевать с подносом на голове. Девочки, девочки, девочки… Так, что-то припоминается… Были в гостях у сокурсниц — отмечали прибытие. Песни Новикова…Гам какой-то невообразимый…
Причём, в гости я, кажется, шёл уже не своим ходом. Об этом напоминали порванные в лоскутки носки на моих изодранных ногах. Ой-ой-ой! Да нас, вроде, преподы накрыли, ужратых в мясо… Ну да! Помню отрывочно их нотацию о том, что, мол, таким как мы не место в рядах советского студенчества, и прочий нудный моралин. Да уж… Кажется, пришёл конец моему высшему образованию. Обидно…
Натянув кое-как грязнючие кеды, я на ощупь выбрался из конюшни, именуемой комната номер одиннадцать. Бляха-муха! Ибись-провались! Вода-то на улице! Вот стрём-то! Да хер с ним — главное… И тут, вместе с воспоминанием о запахе «Альминской Долины» к горлу подкатила такая нешуточная тошнота, что я еле добежал до конца коридора.
Туго набитый разноцветными студенческими испражнениями унитаз, как никакое другое рвотное средство, способствовал моментальному очищению желудка. С дикой натугой проблевавшись, я долго ещё сморкался и вытирал слёзы. Потом медленно побрёл обратно. «Неужели отчислят? — с отчаянием думал я. — Ещё ж и учиться не начали!»
Когда, вернувшись, я присел на край кровати, на соседней койке медленно повернулся на бок Бородатый. Не открывая глаз, он нашарил на полу бычок «Беломора» и прохрипел:
— Дай спычку, товаришч…
Закурив, он приоткрыл веки, и посмотрев на меня, засмеялся глухим похмельным смехом:
— Гхы-гхы-хы! Ща уссусь! Ты на якута похож! Точно — якут! Глаза как щёлки! Щеки как у хомяка!
Мне было совсем не до смеха. Я действительно так опух, что без зеркала видел свои щёки.
Тут заворочался и Саша. Надев очки, он приподнялся на локте и внимательно посмотрев на мой фэйс, выдал: