Крымский Джокер
Шрифт:
Афанасьева поднесла руку к лицу и надавила на глазные яблоки:
— Чёрт, курить хочется — сил нет! Так вот, — ласково продолжила она — скажи-ка мне, Боря… Откуда в людях столько жадности? Сколько им не даёшь — а всё им мало?
Борис внутренне вздрогнул. Он был совершенно не готов к такому разговору с Железной Лидой. Собеседником она была очень опасным. Он не раз видел, как она двумя-трёмя вопросами вытаскивала из провинившихся людей всю правду. Он внутренне собрался и, следя за каждым произнесённым словом, ответил:
— Не знаю, Лидия Петровна. Это просто, наверное, свойство человеческой природы.
— Ну-у… Разве это ответ… — разочарованно протянула Афанасьева. — Ты мне поглубже разрисуй. С примерами. Ну, хотя бы тот случай взять — с этим, как его, Кликуновым…
У Бориса гулко застучало сердце, а Лида продолжила:
— Так вот. С Жорой, коммандосом нашим… Ты ведь, наверное, тоже считаешь, что я обидела его тогда — мало премиальных за питерскую командировку выдала?
Борис знал, что пока старухе лучше не врать — сразу просечёт.
— Честно говоря — да.
— А сколько надо было выдать по-твоему — ну, чтобы Клык обидки не жарил?
— Ну думаю, тысячи четыре было бы в самый раз.
Лидия Петровна внимательно посмотрела Борису в глаза. И сказала веско и немного раздражённо:
— А за что? За то, что прокатился в мягком вагоне туда-сюда? За то, что просто повезло ему с тем недоноском сопливым? За пару ударов по пьяному недомерку? А другие люди в то же время по той же теме на морозе на вокзалах в Питере и в Москве дубели. И заметь, получили они от силы по сотне-другой. Что на это скажешь?
Борис немного пришёл в себя и решил взять паузу. Он, подозвав стюардессу, попросил стакан вишнёвого сока.
— Вы будете, что-нибудь пить, Лидия Петровна?
Афанасьева отрицательно покачала головой.
Фролов сделал вид, что размышляет над вопросом своей начальницы. Выждав положенную минуту, он ответил:
— Ну, я вообще-то думаю, что и за удачу надо платить. Вот если бы он этого племянничка прищемил, но упустил из-за стечения объективных обстоятельств. Ну, скажем, поездные мусора случайно обход бы делали… Или проводница бы лапу на бабки наложила бы — и доллары уплыли бы навсегда, вы бы как тогда с ним поступили?
Лидия Петровна хмыкнула:
— Повесила бы всё бабло на него, ясное дело. Даже если бы Клык и на зону ушёл. Не одна же я это решаю, должен понимать…
— Вот видите. За неудачу он бы влип на восемьдесят тонн. А за фарт — ему две косых перепало. Я думаю — это не жадность…
Здесь Борис умолк, чувствуя, что подходит к опасной черте.
Железная Лида недовольно проворчала:
— Ладно — базар окончен. С вами, философами, только начни… Все понятия раком поставите, — и немного помолчав, добавила: — Напомнишь мне, когда вернёмся — подкину ещё пару штук твоему головорезу. Из твоей премии.
И Лида, хмыкнув, отвернулась к иллюминатору. Борис облегчённо вздохнул, и снова стал смотреть в ноутбук. На душе у него было тревожно.
Через полчаса голос из динамиков оповестил:
— Уважаемые пассажиры! Через двадцать минут наш самолёт произведёт посадку в аэропорту города Киева. Просим вас пристегнуть ремни!
… Под Киевом в Пущей Водице, в большом трёхэтажном особняке дедушки Гриба готовили встречу. Всем распоряжался сам Гриб, крепкий энергичный мужичок, лет пятидесяти с гаком, со сморщенным красным лицом и короткими седыми волосами на небольшой круглой голове. Его хитрые маленькие глазки весело смотрели из-под разросшихся густых белёсых бровей на по-украински щедро накрытый стол. Налюбовавшись, он неторопливо подошёл к окну и приобнял смотрящую на двор дородную симпатичную женщину, которая радовала глаз той пышной красотой, так часто встречающейся в западных районах Украины. Поцеловав её в упругую щёчку, хитрый старичок снова окинул придирчивым взглядом кушанья и напитки. Женщина оторвалась от окна и, подойдя к буфету, стала выставлять из него новые бутылки. Мужичок замахал руками:
— Да не ставь ты столько водки, Верусик! Тут такая катавасия… Лидка-то Петровна — та вообще не пьёт. Курит только как паровоз папиросы свои вонючие…Оставь бутылку муската и бутылку коньяка. Она, вроде как с помощником прилетает. Может, с ним пару рюмок треснем.
Моложавая, разрумянившаяся от суеты, Вероника, что-то проворчав, убрала со стола две бутылки водки и повернулась к мужу:
— Ты чегой-то сегодня такой шебутной, а, Василь Иваныч? Орёшь на меня с самого утра.
Та примем мы твою кралю как надо — не боись! Лучше скажи своим бездельникам шоб за икрой смоталися. А то у нас всего две банки осталось.
— Да не ест она икру. Хотя… Кажется она у нас сластёна… Сладкое-то в доме есть?
Верины брови удивлённо взметнулись вверх:
— Ну есть трохи… Но ни так шобы…
Василий Иванович Ломакин в который раз оценивающе осмотрел стол и вышел на крыльцо.
В просторном дворе, возле внушительного джипа «БМВ», стояли трое рослых парней и рассматривали сверкающий хромированными деталями мотоцикл «Харлей Дэвидсон», стоявший под навесом. Один из них, с выбритой наголо головой, спрятанной под чёрной вязаной шапочкой, со знанием дела, жестикулируя, что-то показывал и пояснял. Двое других недоверчиво улыбались и кивали головами.
Ломакин зычно крикнул с крыльца:
— Эй, хлопцы! Кто из вас сладкое любит?
Братки встрепенулись и застыли, глядя на хозяина в полном недоумении.
— Сладкое, это как, Иваныч? — удивлённо спросил бритоголовый. — В каком смысле?
Ломакин удручённо покачал головой, и с каким-то сожалением посмотрел на своих помощников.
— Н-да…кого бы послать? Слышь, Николай, у тебя вроде подруга-малолетка? Ну та, которую ты со школы встречаешь? Из- за которой, скорее всего, ты первый свой срок получишь…
Дедушка Гриб захохотал собственной шутке. Парни, за исключением любителя нимфеток, тоже грохнули смехом. Отсмеявшись, Василий Иванович поманил к себе пальцем здоровенного детину в длинном кожаном плаще.
— Ладно, Колян — не дуйся. Давай, бери бричку — и дуй за ней. Заедешь с ней на Хрещатик, и пущай твоя зазноба покажет тебе, что там стоящего есть из сладостей. Она ж у тебя вроде как толковая дивчина. Только дешёвки не бери — всё самое лучшее!
Озадачив парня, Гриб зашёл обратно в дом. Высокий браток недоумённо хмыкнул, взял у знатока мотоциклов ключи и открыл дверцу джипа. Он уже занёс ногу на подножку, когда Ломакин, показавшись в проёме двери, крикнул ему вдогонку: