Крыша. Устная история рэкета

Вышенков Евгений Владимирович

Оказавшись на Невском к концу 70-х, Василев застал то время, когда там гулял Владимир Феоктистов. Он много наблюдал за его карточными играми и бесконечной гульбой в ресторанах, но сам за стол садиться не стал. Более того, поведение Феоктистова казалось Васильеву вычурным, его представления о жизни — чересчур романтическими, и он прекрасно понимал, что ничего, кроме временной громкой и бессмысленной славы и хлопот, такое поведение не сулит.

Александр Кравцов, родился в 1958 году

Я познакомился с Сергеем Васильевым в 1984 году, когда начал работать в отделе спецслужбы при ГУВД. Его неоднократно задерживали и все за фарцовку — по мелочи. Хотя он занимался валютой.

Как-то мы вязали одного

валютчика. А когда вытаскивали его из машины, а он вылезать не собирался, и к тому же нескладно хамил, мол, мы все уволены, то довел нас. За что и получил по морде. Кстати, получил чуть-чуть и один раз, после чего и умолк. А надо было бы больше подкинуть.

В результате этот кекс написал заявление в прокуратуру, а следователь возбудил цельное дело. Фамилию этого красавца-мажора до сих пор помню — Костюковский. Он быстро нашел целую кучу свидетелей, из которых двое были центровые проститутки. Все «свидетели» подтвердили, как я его люто избивал. В общем, настроение у меня ухудшилось.

Буквально на следующий день после того, как меня вызвали на допрос, на площади Искусств меня окликнул Васильев. Дословно: «Что Пинкертон такой грустный?» Я ему рассказал.

— Если я решаю вопрос, то ты ведь меня больше на Невском не замечаешь? — предложил он.

Трудно было отказаться.

На следующее утро мне позвонил следователь. В трубке был слышен ор, дескать, я всех запугал, заявитель изуродованный ничего не хочет, а потерпевший кричит, что сам ударился, и «свидетели» память потеряли.

Потом я узнал, что Васильев подозвал к себе этого Костюковского и тихо так ему сказал, чтобы он пробежал от Галеры до улицы Якубовича, где находилась горпрокуратура, за время сопоставимое с рекордным по легкой атлетике. Пробежал и отрекся от претензий.

Кстати, это было справедливо.

Так что Васильев уже тогда вопросы решал.

Часть третья. ОКРАИНА

ДРУГОЙ ГОРОД

Петербург простирается от Черной речки до Обводного канала, от Лавры до Коломны. С севера, юга и востока дореволюционный город окружен социалистическим Ленинградом.

Во многом старое ядро города и его периферия — разные, так и не слившиеся между собой города. Дело не в социальном составе и материальном благополучии.

Большинство тех, кто остался жить в центре,— обитатели коммуналок. В одной квартире, парадной, доме — Ноев ковчег. Тяжело пьющие, старые девы, научные сотрудники, матери-одиночки, семейные пары. Лестницы грязные, на потолках протечки. Однако аура центра делает его жителей большими горожанами, чем обитатели новостроек. Главный ресурс Ленинграда, его прошлое,— к их услугам. Рядом с Биржей, Петропавловкой и Зимним дворцом жизнь кажется не такой беспросветной. Музеи, иностранцы, пестрая публика Невского: уличный театр создает зрителя бойкого и искушенного. Центр — пруд с проточной водой. Рядом бывшие одноклассники, приятели по двору, соперники по футболу. Магазины, киношки, рюмочные, мороженицы: при всем небогатстве выбора он есть. В центре самые престижные школы и Дворец пионеров с многочисленными детскими кружками. В районах новостроек — совсем по-другому.

ГЕНПЛАН

При Хрущеве пятиэтажками начали застраивать Купчино, Автово, Дачное, Гражданку, Полюстрово, Охту. В 70-е годы появились дома-корабли, в 80-е — дома 137-й серии. Советское градостроительство от западноевропейского ничем в принципе не отличалось: главная социальная задача — как можно быстрее обеспечить каждую семью собственной квартирой. Решение — промышленное домостроение, типовые дома и кварталы. Разница с Европой была в том, что в Ленинграде существовал один монопольный застройщик — Главленинградстрой, а у него плановый показатель — количество квадратных метров жилой площади в год. Градостроительные планы, вообще говоря,

предусматривали строительство в каждом квартале детсадов, школ, магазинов, клубов, спортивных площадок. В каждом микрорайоне должен был быть кинотеатр и культурный центр, в каждом районе — станция метро, стадион, плавательный бассейн, театр. Но при ограниченных ресурсах план можно было выполнить, только пренебрегая деталями, то есть с минимальной инфраструктурой. Основная недоработка — транспорт. Почти все предусмотренные планом новые мосты через рукава Невской дельты, пешеходные и автомобильные туннели, эстакады над железными дорогами были построены на десятилетия позже запланированных сроков или до сих пор остаются на бумаге. Без метро долгое время были Старая и Новая деревни, Комендантский аэродром, огромный кусок Выборгской стороны, Веселый поселок, Ржевка-Пороховые, район проспекта Просвещения.

Разрезанный реками и железнодорожными полосами отчуждения, Петербург образовал несколько плохо связанных между собой огромных частей. Новые районы оказались своеобразными выселками. Транспортные коммуникации позволяли съездить «в город» без запредельного напряжения раз в сутки (как правило — на работу и обратно). Внутри огромных спальных поселений размером с Ярославль не было театров, домов культуры, парков; кинотеатр в лучшем случае один. Днем, когда работающее население уезжало в центр, а школьники и пэтэушники учились, новостройки превращались в пустыню. Вечером из переполненных автобусов и трамваев выкарабкивались измочаленные взрослые. Идти некуда: твой мир — малогабаритная квартира. Выход в театр или в гости — важное событие. Про такси именно тогда писал Владимир Высоцкий: «В Ленинграде-городе, как везде — такси,— но не остановите — даже не проси!»

При ограниченных возможностях досуга, люди в основном занимались тем, что пили — на траве пустырей, подстелив газетку, в парадных, на скамейках редких скверов. У универсамов «соображали на троих», стояли в очередь с бидонами в немногочисленные, потому образующие своеобразные доминанты пивные ларьки. Главная районная достопримечательность — заплеванный и опасный пивной бар. Туда было не попасть.

Для большинства подростков из местных школ и ПТУ и героев нашей книги новостройки — родина.

ГОПНИКИ

Большая часть ленинградских подростков — из рабочих семей. Только единицы из них получали высшее образование. В Ленинграде не хватало рабочих рук для растущей оборонной промышленности, транспорта. Возможность привлечения «лимиты» практически исчерпалась: деревня уже была высосана городами. Поэтому Григорий Романов и Смольный всеми силами старались привлечь в промышленность местных уроженцев. Множилась система ПТУ, выросшая из ремесленных училищ.

После школы-восьмилетки часть детей перебирались в эти заведения, по нравам сравнимые со знаменитой бурсой Николая Помяловского. Девочки по их окончании становились кассиршами и продавщицами в универсамах, санитарками в больницах, кладовщицами и нормировщицами на заводах. Мальчики, отслужив в армии, вливались в ряды пролетариата.

Среди ПТУ были совсем дикие и неуправляемые, классические школы-гетто. Туда поступали самые отчаянные ученики, множество из которых состояло на учете в детских комнатах милиции. Оттуда увольнялись сколько-нибудь профессиональные педагоги. Их ученики нюхали клей, пили политуру, лапали девок и срывали шапки с прохожих. Учащихся ПТУ с городских окраин называли гопниками. Они собирались большими компаниями. У них были свои заводилы, они дрались с чужими и отличали друг друга по «лычке», специальному значку учебного заведения на рукаве: треугольнику, квадратику или звездочке. Время от времени гопники, одетые в ватники, подпоясанные солдатскими ремнями, совершали налеты на центр города, отнимая у своих более благополучных сверстников «предметы роскоши» — шариковые ручки, кассетные магнитофоны, шапочки с надписью «Адидас», ну и, конечно, мелочь.