Крысилово

Слепакова Нонна Менделевна

При всей ругани звучал в вытье матери какой-то ритмичный и жутковатый напев. Витьке и страшно, и стыдно, и временами смешно было ее слушать. А холмик, утром окруженный густой толпой людей со скучными речами, казался теперь таким безнадежно одиноким, что Витька и сам бы заревел, если бы не приметил, что мать, воя, творит неладное. Цветы она давно раскидала, и сейчас царапала пальцами, рыла еще не слежавшуюся глину, точно дорываясь до отца. Витька за ноги оттащил Аню от бугорка, закидал цветами борозды от ее ногтей на глине и поволок обессилевшую мать домой.

Витька проснулся, когда мать, совсем нормальная, словно и не бывало кладбищенской ночи, собиралась на работу, вычищала из-под ногтей красноватую могильную глину. Невыспавшийся Витька нарубил дров

и сел к компьютеру — Симка еще не встала и не оспаривала. Припомнив, как входить в Word, Витька спустил из слова Файл длинное полотенце меню и прочел там внизу названия последних файлов, над которыми работал отец. Верхнего файла “news. doc” трогать не стоило — так отец обозначал газетные материалы. Но ниже стоял непонятный файл “prep.doc”, и Витька щелкнул по нему мышью. Это были какие-то отцовы выписки.

“Надевицы, у. г. Свинежской губ. на р. Свинежке, ж. д., пристань, 20 т. ж., 2 леч., 3 биб., 3 ср. уч. зав., 7 низш., 57 пр. зав. с 1, 238 раб., 4 кр. уч., винокуренн.., бондарн. и санный пр.; кустарные промыслы; Надевицкий у. — 4, 600 кв. в.; 172 т. ж..”

Энциклопедический словарь Ф. Павленкова, Спб 1914, стр. 1510

Надевицы, знал Витька — старое, до коммунячьих еще времен, название Пилорамска. Значит, в нем в 1914 году жило 20 тысяч народу, промышлявшего винокурением, бочками и санями, — АЭС и в помине не было. И значит, отец в самом деле собирал материалы по истории города.

После выписки из словаря шла отрывистая запись :

“Через тетку удалось достать в Гусевицах крутую совковую поделку года так 1972. Энтузиаста одного, — пенсионера, естественно, — Ильи Лебездина. Краеведческий фоторяд и самодеятельные соображения по пилорамской старине. Альбом достался теткиной соседке, когда расформировали поселковую библиотеку и сдали в аренду гусевицкому казино. Стиль — конфетка. Просто тащусь. Не пригодится, конечно, но выпишу кое-что — больно стёбный текст.”

ИЛЬЯ ЛЕБЕЗДИН

ПИЛОРАМСКАЯ ЭКСКУРСИЯ В АЛЬБОМЕ

(выписки)

Часовня возле больницы на ул. Художественной Самодеятельности построена в начале прошлого века богатеем Голень-Румяновым в честь Флора и Фауны. Удивляйтесь старинному творчеству и мастерству! Часовня повидала бед, а прочность кладки и отделки не сдались, несмотря что с 1917 были беспризорными, а после еще перенесли невзгоды фашистских погромщиков. Направо вы увидите многовекового дуба-великана. Подойдите к нему, может, этот старожил и поведает вам о далеком прошлом! Пошептавшись со старожилом, пойдем к Свинежке липовой аллеей, как туннелью. По дороге у нас будет школа 4. Во время оккупации фашисты в ней устроили военный госпиталь, много их здесь подохло от ран. Посмотрите на кряжистого вяза за школой — сколько ему лет, мы не скажем, но он одряхлел впоследствии пожара дома культуры, который погорел в войну. Близость огня повлияла на его могучие ветви, но устоял он и перенес фашистскую тиранию вместе с народом Пилорамска. Шумит наш старый вяз. Пенсионеры с дачниками ведут здесь беседы о прошлом и настоящем в жизни города. Пойдемте по улице Красных Интендантов к проселку на Гусевицы, тоже беседуя под неумолкающий гул пчел и шмелей, работающих вокруг на цветах.

ТАМ ТОГДА, ГДЕ ПИЛОРАМСК СЕЙЧАС

Разве не интересно, например — Гусевицы и Надевицы? Надевицами звался наш Пилорамск, будучи еще поселком не лучше Гусевиц. Но мы стали городом, а Гусевицы так на поселковом уровне и остались с носом. Гусевицы, всякому ясно, от гусей. Гусей там наш трудовой предок разводил. А вот с Надевицами не так просто. Со всей вероятностью название получено во второй половине текущего тысячелетия от блудных развратных монахов, проживавших в Преполовецком монастыре, которые тайно навещали здесь девиц, дочек нашего трудового предка.

А кто он, наш предок? В эволюционном развитии всего животного мира на Земле не за один десяток тысячелетий человек первым заимел руки, а руки дали ему ума. Ведь какой ход цивилизацмм будет в следующие 10-20 лет! Сверхзвуковой по скорости!

А тогда... Попала, скажем, искра в сухую труху гнилого пня. Народился

тот самый огонь, который предок и взял руками в готовом виде ои грозы. Легче стало предку, губили его неурожай и хищный животный мир, у которого в то время был настоящмй разбой. Леса наполнялись тогда ревом, воем и рычаниями животного мира. Но это что. Еще до трудового предка и даже до хищного и нехищного животного мира всеми га вокруг Погострова — по самую Свинежку — владело огромное чудище Барахта. Это, может, суеверия и дамские сказки, однако, являясь ложью, сказка содержит в себе намек на правду. Потому расскажу, не обессудьте. Барахта была не хищная, она только громко барахталась в русле Свинежки и питалась тиной и другими злаками, особенно зонтиками, которые и в современности растут у нас вдоль шоссеек. У Барахты, как у черепахи, был громадный костяной панцирь, но сквозь кость к ней на спину вылазила жесткая вроде железа щетина, подобная дикобразу. Этот панцирь — со щетиной включительно — был размером с весь Погостров. Барахта была самка, но холостая. А размножаться-то надо. Тогда она стала тереться о валуны, валявшиеся в то время за Погостровом, у платформы Княж-Бурьян. И при помощи трения разделилась Барахта на двух чудищ, Чавку и Хряпу, — уже почти хищных. Чавка был мальчик, весь из щетины, а с виду — как большущая, больше слона, водоплавающая крыса с перепонками в области лап. Хряпа, наоборот, была крыса-девочка, сухопутная, вся костяная и таких же параметров. Невзирая что оба чудища были половые, они не оженились (хотя у животного мира брат и сестра могут вступать в брак), а затеяли спор за территорию и множество лет вели внутрисемейную гражданскую войну. В процессе и результате войн они вытоптали всю местность, снесли с земли ее черноземный слой и заболотили берега Свинежки. Все наши леса, луга, поля — это уже дело рук дальнейшего животного мира, а именно трудового предка, который поселился на такой неплодотворной почве. Ведь после вымерших крысозавров на всем Пилорамье было такое же безобразие, как теперь на Чвящевской пустоши, а предку там жить.

Он и стал жить и общаться между собой, потому что нуждался в рынке — купить то, чего у него нет, продать, что у него есть лишнее. И завел себе поясную одежду — не от холода и не для отличия от животных, а у него уже было понимание стыдливости. А наособицу любил каждый предок приодеться на посиделки, супрядки, там и работа у женских предков идет, и веселья много, а главное — любовная привязанность для пар выявляется.

Эх, как бы раскопки у нас сделать! Ну, ладно.”

...Витька задумался. Стало быть, Чавку и Хряпу отец не выдумал, а есть такая реальная сказка. Наверно, для отца и выписки, и прошлогодний ужастик были вроде подготовки к роману о пилорамской старине. Витька открыл каталог Word’a, но не обнаружил ничего похожего на novel.doc, имя файла, под которым надеялся найти текст романа. Название файла о войне Чавки и Хряпы он забыл и долго гонял каталог стрелочкой вверх-вниз, теряясь в английских названиях. Вдруг мелькнуло имя заархивированного battle.doc (битва) — не он ли это и есть? Но разархивировать не удалось: проснулась Симка, и увидев за компьютером брата, сходу взвыла. Пришлось уступить и пойти на колонку по воду.

Симка созвала на компьютерную игру соседских ребят. Помогая Гвинни выйти по звероящерной топи к маме, они больше не дали Витьке подступиться к машине, просидели до ночи. А ночь у Витьки была такая же, как накануне. Он снова сопровождал мать во тьме на Погостров и снова слушал ее плач и не давал разрывать могилу. Так и пошло — ночь за ночью. Особенно тяжко стало после девятин. Раз от разу мать все упорнее скребла землю, вой ее становился все неистовее и откровеннее. Витька узнал многое, чего ему не стоило бы знать. Что Аня несколько раз готова была сбежать от отца с детьми к каким ни попадя посторонним мужикам. Что он смертно ее за это бил. Что под каждый Новый год она молилась — не начался бы он с нового аборта. За все это она просила и просила у покойника прощения, умоляла вернуться и клялась, что все тогда у них будет путем.