Крысиный принц
Шрифт:
Гэвина трясёт как лист на ветру. «Что за бред! Как такое может происходить? Здесь снимают фильм ужасов? Зачем эти дикие инструменты? Для меня?! Или я в больнице? Нет! Какая, к чёрту, больница – я в наручниках! Тогда что это за место? И есть в пещере хоть кто живой? Где полиция, вашу мать?!»
Мысли скачут в голове, как испуганные блохи. Сердце колотит так яростно, что вот-вот пробьёт грудную клетку. «Но как же страшно, господи! И почему так холодно? Не хочу видеть эти жуткие приборы – они не имеют ко мне никакого отношения! Уберите, спрячьте, поломайте! Дайте свет, скоты! Развяжите руки, ублюдки!
К худу или к добру, но мольбы услышаны… Раздаётся щелчок, и пленник вздрагивает от неожиданности. Сверху на Гэвина льётся мягкий приглушённый свет. Правда, углы комнаты остаются в тени и даже ещё сильнее погружаются во мрак.
Изменение в обстановке не приносит облегчения. Связанный страдалец ещё не успел отойти от вида инструментов, предназначенных, чтобы кромсать и уродовать человеческое тело, как новое испытание обрушилось на него. Смертельное шоу продолжается, фантасмагория достигает пика, а безумный постановщик пугающего спектакля явно страдает пристрастием к пошлым кинематографическим штампам: над Гэвином, в чёрном одеянии до пят, нависает мрачный силуэт средневекового палача.
Чёрная шёлковая маска-капюшон с прорезями для глаз большими складками опускается на грудь. Длинные широкие рукава целиком скрывают руки, вместо пояса – простая пеньковая верёвка. Если бы не страшная маска, человека можно принять за монаха-чернеца.
Что за пародия на Средневековье! А может, и вправду монах? Нет, чушь какая-то… Словно отлитая из чёрного базальта фигура выглядит грозно и мощно, молча наблюдая за связанным Гэвином сквозь зловещие прорези. Того берёт оторопь, заставляя вжаться в спинку взмокшей спиной. Вселенский ужас плотно хватает за горло мерзкими липкими щупальцами.
Выдержав эффектную паузу, палач-«монах» медленно движется к Гэвину. Шагов не слышно, только лёгкий шорох чёрной «ризы» змеиным шипением скользит по стенам.
Палач подходит вплотную, отчего кажется сидящему пленнику огромным, и останавливается на пару-тройку секунд, изучая связанного. Сквозь прорези маски грозно блестят остекленевшие зрачки. Гэвин превращается в соляной столб… Сердце сдавливает стальной обруч, остатки воли парализует страх. В мокрых глазах мечется животный ужас, мычание переходит в надрывный утробный клёкот.
Немая сцена длится недолго. «Чернец» медленно тянет руки к лицу связанного и хочет взять за плечи. Становится заметно, насколько широки свисающие рукава грубой «монашеской рясы».
Остатки мужественности покидают пленника. Гэвин, не готовый к такой фамильярности, отчаянно взвыл, как бык на скотобойне, которого равнодушная рука убойщика толкает под электрический пистолет. Паника овладевает им, сжигает остатки разума. Тело бьётся в истерике, насколько позволяют путы, голова трясётся, как при пляске святого Витта. Стул вертится и отъезжает в сторону от палача.
Ах, если бы так просто можно было рвануть прочь на офисном стуле из страшной пещеры! Жаль, но пленник выигрывает всего несколько мгновений, лишь оттягивая неизбежное. Хрип Гэвина переходит в грудной рык. «Как трудно дышать носом!» Из ноздрей вырывается тонкое шипение, словно рядом свистит закипевший чайник. Жертва отчаянно стучит наручниками о металлическую перекладину спинки стула, пытаясь разорвать оковы. «Бежать, бежать!» Напрасный труд…
Палач готов к такому развитию событий. Ничем не выказав удивления, «чернец» вплотную придвигается к пленнику, точно скользит по льду – плавно и бесшумно. Однако в этот раз «монах» действует иначе.
Короткий боковой удар левым кулаком приходится Гэвину в скулу. Слышен хруст кости. Никаких надежд, никакого снисхождения – если это и спектакль, то кровавый. Удар настолько силён, что связанный заваливается набок вместе со стулом и больно бьётся головой о каменный пол. В висок, сдирая кожу, впиваются острые кирпичные крошки.
Палач больше не церемонится. Чёрная фигура склоняется над упавшим, хватает за плечи и рывком поднимает с пола. Двести семьдесят пять фунтов пока ещё живого веса Гэвина пушинкой взлетают вверх. Пленник тихо скулит. Восстановив положение стула и продолжая удерживать жертву, изверг с размаху бьёт связанного коленом в живот. Затем следует мощный удар правым кулаком в переносицу. Да, таинственный «монах» не намерен шутить… Гэвин обмяк и потерял сознание. Из сломанного носа в два ручья ползёт густая бурая кровь.
Палач подтаскивает стул с Гэвином к низкой скамье, стоящей в дальней части помещения. Слово «сострадание» – пустой звук для костолома в чёрной «рясе». Действуя быстро и точно, «монах» отвязывает пленника от стула и переваливает безвольное тело через скамью, животом вниз. В очередной раз голова несчастного бьётся о каменные плиты. Звук удара гулким эхом отражается от кирпичных стен. Упитанный зад, обтянутый синими джинсами, беспомощно торчит вверх над скамьёй.
Не теряя времени, «чернец» хватает со столика широкий нож. Короткий уверенный взмах – и перерезанный брючный ремень избитой жертвы летит на пол. Звонко клацает пряжка. Сильным рывком «монах» стаскивает до колен джинсы Гэвина вместе с трусами в мелкую зелёную полоску.
2
9 ноября 2013 года, суббота, 16:00. Нью-Йорк
Мир живет стереотипами. Нет университетского образования – неудачник, женщина за рулём – обезьяна с гранатой, мужики – похотливые козлы, блондинки – тупые дуры, чем богаче – тем жаднее, лучшие повара – французы, самые страстные любовники – итальянцы, дороже – значит лучше. Список сомнительных утверждений можно продолжать до бесконечности.
Стереотипы и есть та самая великая Матрица из кинотрилогии режиссёров Вачовски – двух талантливых братьев польско-американского происхождения и невнятной сексуальной ориентации. Стоголовая гидра корёжит сознание и способна превратить любого в биоробота-зомби, чьё поведение легко поддаётся внешнему манипулированию.
Серые толпы послушных управляемых кретинов – мечта многих государственных прохиндеев, мечтающих любыми способами удержаться на вершине власти. Штампы лишают человека способности самостоятельно мыслить, замыкают божественный потенциал разума в тиски примитивного шаблонного рассуждения.
Спроси, к примеру, любого, какой район Нью-Йорка самый опасный? Большинство, даже в самой отдалённой точке земного шара, не задумываясь, ответит – Гарлем! Причём ответит так уверенно, точно родились в самом сердце негритянского гетто на севере Манхэттена.