Крысиный принц
Шрифт:
А ведь это самый что ни на есть старый и затасканный, как пожилая проститутка, стереотип. Гарлем действительно был очень плохим районом в семидесятые-восьмидесятые годы. Соваться туда без крайней нужды не стоило ни днём, ни уж тем более в тёмное время суток. Если, конечно, с головой дружить… Хорошо, если просто ограбят, считай, дёшево отделался. Беги – ставь свечку, что не лежишь среди мусора и битого кирпича с пикой в печени или пулей в животе.
Много воды утекло с тех пор. Как бы ни ругали на чём свет стоит бывшего мэра Нью-Йорка Рудольфа Джулиани, с пеной у рта обвиняя в авторитарном управлении, растратах,
Вот и Гарлем в наши дни почти растерял тёмный ореол славы бандитского района. Только в некоторых его закоулках, где-то начиная от сто двадцатой до сто сорок седьмой улицы на Ист-Сайде, ещё можно поразвлечься…
Здесь пытливый экспериментатор, с кашей в голове вместо мозгов и весёлым зудом никчёмного любопытства пониже спины, как в старые добрые времена, имеет шанс нарваться на неприятности. Жаждущий приключений на ночных улицах – да обрящет, флаг ему в руки и премию Дарвина, но риск уже не тот, что был тридцать лет назад. Поспокойнее стало. А дурная слава осталась, прилипла – не отдерёшь…
У Гарлема всегда были конкуренты. На восток от Флэтбуш-авеню в Бруклине ходить не надо. Господа издатели, сотрите этот район в туристических картах, закрасьте в чёрный цвет, нарисуйте череп с костями или знак радиационного заражения. Нечего там делать приличному человеку. Даже без дорогих фотоаппаратов на шее.
Испытывать судьбу в Южном Бронксе тоже не стоит. Зачем? В знаменитый зоопарк, расположенный недалеко от Нью-Йоркского ботанического сада, безопаснее добираться на такси. Здоровее будешь.
В Квинсе сомнительной репутацией пользуется район Джамайка. Вернее, та его часть, что лежит южнее железной дороги, пересекающей Квинс с востока на запад. Заселена она в основном чернокожими, хотя результаты последней переписи населения оптимистично уверяют, что белых там ну никак не меньше половины от общей численности жителей. Но кто в наши дни верит результатам переписи?
Однако что ни говори, а представитель именно белого меньшинства бредёт сейчас по бульвару Сатфин, продвигаясь на юг от станции «Джамайка» в Квинсе.
Молодой сероглазый человек пытается спешить. Прямые тёмные волосы с лёгкой, чуть проступающей проседью небрежно уложены на левый пробор. Нос прямой, широкий. Уши прижаты. Едва заметная небритость придаёт лицу стильное мужественное выражение. На самом деле в последние сутки ему просто было не до бритья… Взгляд спокойный, но цепкий. От усталости под глазами образовались небольшие мешки. Бледные губы плотно сжаты в тонкую прямую полоску.
На вид – лет тридцать с небольшим. Среднего роста, плотный, спортивно сложен. Одет в тёмные стретчевые джинсы и чёрную стёганую куртку классического кроя, с воротником-стойкой и косыми карманами. На ногах – замшевые тёмно-синие туфли с плоской подошвой, на руки надеты кожаные тонкие перчатки. Куртка расстёгнута до груди. Из-под неё выглядывает лёгкий, с открытым горлом, серый свитер в тонкую оранжевую полоску.
Сегодня пасмурно, дует промозглый ветерок, с неба слетают редкие одинокие снежинки. В это время в Нью-Йорке сгущаются сумерки, зажигаются первые фонари. Город начинает жить по вечерним правилам.
Сероглазый шагает мимо католической островерхой церкви святого Иосифа и идёт дальше, вдоль безликих частных домов в один и два этажа. Почти все коттеджи отделаны дешёвым виниловым сайдингом мерзкого жёлтого цвета, при одном взгляде на который уже хочется застрелиться; некоторые разрисованы краской из баллончиков. Возле одного из домов устроена свалка старой поломанной мебели, рядом валяется оторванный кем-то, помятый дорожный знак «Парковка запрещена».
Человеку плохо, воля сжата в кулак. «Не упасть бы раньше времени… Добраться до места…» Мало того, что в последние двое суток про сон пришлось забыть, так совсем некстати обострилось хроническое воспаление почек – застудил лет семь назад в холодном октябрьском ручье на севере Норвегии. С той поры мучительная боль иногда овладевает телом, отнимает силы и способность трезво оценивать обстановку.
Его бьёт озноб, хотя лицо пылает жаром. Кости ломит, как при простуде, каждый шаг даётся через силу. Морщась от боли, человек слегка подволакивает ноги, пытается сжимать кулаки, пробуя, не отступает ли болезнь… Увы! Слабость и ломота сковали суставы железными колодками.
В таких случаях приходится принимать сильнодействующее лекарство, но его нет под рукой. Час назад он сгрёб в супермаркете какие-то таблетки на основе аспирина – всё, что продавалось без рецепта, – и сгрыз пару горстей прямо у выхода, жадно запив минералкой. Однако таблетки не помогли, а идти надо. Каждый шаг вызывает перед глазами сотни белых червячков, хаотично снующих в разные стороны. Единственный выход – упасть на кровать и неподвижно лежать, пока боль не закончит пытку. Наивная мечта – о кровати сейчас можно забыть!
Взгляд по-прежнему нечем порадовать. Вдоль обочины криво припаркованы потрёпанные автомобили, у некоторых спущены шины и разбиты стёкла. Людей попадается мало, все чернокожие. Даже азиатов не видно… Возле закрытого магазинчика быстрой еды на вынос «Китайский знак» валяется несколько разбитых бутылок и растеклось большое жёлтое пятно мочи.
Обогнув вонючую лимонную лужу, молодой человек сворачивает на Ферндейл-авеню. С правой стороны убегает вдаль вереница двухэтажных домов, обвешанных ржавыми спутниковыми тарелками и кондиционерами, как новогодние ёлки – игрушками. С левой стороны тянется кривой забор из провисшей местами, драной металлической сетки. На улице – грязь и мусор; само нахождение здесь вызывает внутренний дискомфорт.
Деревянные столбы, кренящиеся в разные стороны под весом тяжёлых электрических кабелей, блёклыми фонарями освещают мятые коробки из картона и пожухлую листву на растресканном асфальте. В некоторых домах уже горит свет, окна первых этажей скрыты за плотными шторами и металлическими жалюзи. Где-то за стеной долбит терпение соседей мощный сабвуфер.
Налетевший порыв ветра поднимает и крутит в воздухе обрывки бумаги, гонит по улице пустые пластиковые стаканчики.
Скрипят ржавые колпаки фонарей, неподалёку хлопнуло от сквозняка, но не разбилось окно, по тротуару истерично заметались овалы мёртвого электрического света. Человек на секунду отворачивается от ветра и зябко поводит плечами. Холодно, однако! Спрятав руки в перчатках в карманы куртки, он тяжело вздыхает и уходит в сторону Ливерпуль-стрит.