Крысы в городе
Шрифт:
Тренировки пригодились. Движение руки было молниеносным. Сжимая пистолет в правой руке, Партком обхватил черноусого левой так, что локтевой сгиб руки оказался на горле противника. Рывком он повернул его грудью к автоматчикам, прикрываясь чужим телом. Звонко крикнул:
— Бросай оружие!
Главарь был мужиком крепким, жилистым. Он сделал неожиданную попытку упасть на колени, чтобы в броске швырнуть Парткома через себя под ноги сообщникам. Он, однако, не учел одного: подобные штучки директор прекрасно освоил в зоне и был готов ко всему. Крепко сжав руку,
— Встать! — хрипя от напряжения, прошипел Партком в ухо черноусому. — Удушу, падла!
Главарь банды вынужден был встать на ноги и выпрямить их.
— Еще раз дернешься, — предупредил Партком, — разнесу арбуз!
Твердый ствол пистолета, упиравшийся в затылок, убеждал, насколько серьезна угроза.
— Скажи своим волкам, пусть бросят оружие.
— Не бросят! — прохрипел черноусый. — Они не боятся.
— Я тоже не боюсь.
Это прозвучало так твердо и так решительно, что не поверить в слова директора было нельзя. Для убедительности Партком отвел пистолет от затылка, прижал его к щеке черноусого и нажал на спуск. Выстрел ахнул в кабинете, как взрыв. Мощный звук ударил в ухо боевика. Лицо его исказила гримаса. Ноги снова ослабели и слегка подогнулись, но на этот раз от испуга. Рука Парткома опять сдавила ему кадык, а дымящийся ствол уперся в висок.
— Стоять, вояка! А вы, ребята, бросайте автоматы! — Партком приказывал спокойно, никакой истерики в его голосе не звучало. — Клянусь, я всех вас отпущу, без милиции. Уезжайте к чертовой матери! И больше не возвращайтесь!
Прикрывшись телом главаря, Партком нисколько не боялся последствий. Он хорошо знал: лихие в преступном промысле горцы стрелять в своего не станут. Банды такого типа обычно формируют не из разношерстной публики, а из земляков, чаще односельчан, повязанных круговой порукой. Убить своего — значило получить кровников, месть которых будет обращена не на одного убийцу, а на весь его род.
Черноусый что-то сказал боевикам на своем языке. Один из них спросил по-русски:
— Без обмана отпустишь, начальник?
— Слушай, мальчик! Всех ваших уже повязали. Они лежат возле мойки. Подойди вон к тому окну и погляди.
Боевик подошел к указанному ему окну. Взглянул вниз во двор. Увидел, что все их сообщники — один к одному — длинным рядом выложены на асфальте возле мойки машин. Вокруг с короткоствольными автоматами стояли дюжие молодцы из охраны техцентра. Рабочий в спецовке ходил вдоль шеренги лежавших налетчиков со шлангом в руках и поливал их холодной водой.
Боевик громко выругался. Что-то объяснил товарищам по-своему и положил автомат на пол. То же сделал и второй.
Партком, не отпуская главаря из объятий, потянулся ногой под стол и нажал кнопку тревоги. Боковая дверь кабинета, замаскированная под полку с папками технической документации, распахнулась. В кабинет вбежали три автоматчика с касках и бронежилетах.
— На пол! Лицом вниз!
Партком ослабил объятия и с короткого замаха ударил рукояткой пистолета в затылок черноусого. Одновременно
— Это чтобы ты запомнил, что к Парткому с оружием не приходят!
Из приемной в кабинет вошел Шубодеров, или, как звали его за глаза работники техцентра, Шкаф, громадный мужчина из семьи потомственных молотобойцев. Посмотрел на боевиков, на их главаря, потрогал ногой каждого — живы ли. Голосом властным, полным силы сказал:
— Кит-кэт, мальчики, отдохните!
Свои странные остроты и выражения Шубодеров черпал из навязчивой телевизионной рекламы, которая глушила жителей Придонска и окрестностей с частотой пулеметного обстрела. Кое-кто верил рекламе, большинство плевались, а Шубодеров оперативно пополнял новыми словами арсенал своего остроумия.
Пошла широкая реклама зубной пасты «Блендомед с фло-ристатом», и начальник охраны сменил неблагозвучное русское выражение на изысканное иностранное.
— Блендомед вашу мать с флористатом! — орал он на замешкавшихся подчиненных. И обид не бывало: иностранный язык украшает быт.
Навязла в зубах реклама фирмы «Проктор энд Гэмбл», и сразу стала звучать в карауле команда:
— Бегом! Что стоите как Проктор и Гэмбл?
Настойчивое расхваливание лекарства «Эффералган Упса» обогатило Шубодерова вопросом, который мог поставить в тупик любого собеседника. В хорошем расположении духа полковник мог внезапно спросить:
— Ну-ка, друг, скажи, где находится эфиралган у пса?
По натуре Шубодеров был истинным тюремщиком. Уйдя со службы и еще никуда не устроившись, он заполнил квартиру клетками с птицами. Ему нравилось держать кого-то взаперти и предупреждать попытки побега.
Подойдя к главарю, все еще распростертому на полу, Шубодеров взял его за воротник, поднял, поставил на ноги.
— Ну, абрек, твоих во дворе я уже замочил… Колесников удивленно вскинул брови:
— Ты что, Денис Григорьевич, всерьез?
— Конечно. Кавказский народ горячий. Их там поливают из шланга. Пусть охладятся. Колесников засмеялся.
— Это я уже знаю.
— Сергей Сергеевич, что с этим эфералганом делать? Может, выкинуть из окна? Скажем, сам хотел убежать…
Партком вернулся к своему столу. Спокойный, улыбающийся. Дыхание ровное, движения точные. Положил пистолет перед собой.
— Не надо, Денис Григорьевич. Этот — как ты его назвал? — теперь мои кунак. Посади его в кресло, и все свободны. А этих двух, — он указал на обезоруженных боевиков, — искупайте дополнительно. Пусть охолонят.
Оставшись вдвоем с черноусым. Партком спросил:
— Тебя как зовут?
— Канташ. — Затем помолчал и добавил: — Шахабов.
— Чеченец?
— Ингуш.
— Ну, прекрасно! Теперь, Канташ, давай поговорим откровенно. Под твое слово, что не станешь трепаться.
— Не буду.
— Отлично. Согласишься — заключим договор. Не согласишься — я тебя и твоих мокрых волков отпущу к чертовой матери с условием, что вы здесь появляться не будете.
— Не будем. — Канташ угрюмо соглашался на все условия.