Крыжовенное варенье
Шрифт:
— Что произойдет в сией зале через четверть часа? — предложил граф Шварин.
— Никто не против? — спросил маг. Все согласились.
Калиостро записал вопрос на белом листке. Тут же скомкал его, бросил на серебряный поднос и лист загорелся (опять-таки, сам собою). Зал замер. В воздухе царила атмосфера восторженного ожидания. Лист корчился все боле и чернел. Когда пламя унялось, чародей размял выжженное руками, указательным пальцем провел по пеплу, затем велел Алексею вытянуть вперед руки ладошками вверх и начертал на них некие чернокнижные знаки. Издали было не видать, какие именно. Пробормотал нечто себе под нос, — даже Прохор не смог разобрать, — и с молодым человеком произошли загадочные перемены. Теперь он смотрел строго прямо пред собой. Его лицо стало каменным, взгляд остекленел, и только свечное пламя играло в зрачках.
— Милый юноша, что вы узрели?
Алексей заговорил каким-то неестественным, совершенно взрослым, мужицким, голосом:
— Взор мой обращен к даме, на оной черный капор и черное платье. Дама мертвенно бледна и не подает признаков жизни. В дверях — некий мужчина в темно-синем сюртуке и ярко-красном камзоле, обшитом по краям плотной золотой лентой, он спешно удирает.
— Убийца?!
— Один из нас убьет княгиню Гарину? — выкрикнули из зала.
В том, что Алексей описал именно ее, не было ни малейшего сомнения, Гарина одна из присутствующих носила траур. Сама княгиня побледнела тотчас, не дожидаясь роковой минуты.
— Ш-ш-ш! — Калиостро приложил палец к устам. — Не спешите делать выводы. Алексей, как выглядит убегающий человек?
Мальчик таким же монотонным голосом продолжил:
— Он в темно-синем сюртуке, надетом на ярко-красный камзол. Камзол отделан золотым галуном.
Зрители заозирались по сторонам, но так и не нашли человека с приметами.
— Позвольте мне уйти! — взмолилась княгиня Гарина.
Калиостро ответил витиевато:
— Вы вольны уйти из этой залы, или вовсе покинуть сей остров, но это не означает, что вы уйдете от судьбы. Доверьтесь мне, и, может статься, роковая минута превратится в минуту счастья.
Заявление мага княгиню не убедило, с решительным видом она двинулась к выходу.
— Останьтесь! — голос мага был уже не столь склоняющий, сколь требующий, — или вы не хотите узнать то, зачем сюда пришли?
Гарина остановилась.
— Я обещаю, вы получите ответ на свой вопрос.
Женщина вернулась в кресло.
— Итак, я возвращаюсь к вам, мой юный друг. Что вы видите сейчас?
— Туман мешает мне видеть. Очертания залы сокрылись в нем, не видать ни стен, ни людей, — никого.
Калиостро обернулся к зрителям:
— Я должен пояснить. Наш Единый мир состоит будто бы из множества миров, существующих в одно и тоже время, в одном и том же пространстве. Обычный человек их не зрит. Сия прерогатива дарована лишь избранным. Или же тем, кто временно пребывает в сомнамбулическом состоянии, как этот юноша. Туман — есть переход из одного мира в другой.
— Вижу. Туман рассеивается, — очень вовремя заговорил Алексей. — Но зала полупуста. В ней всего несколько человек. Все они одеты в белые балахоны. Все стоят. Трое — вот здесь, слева от меня, — и он не поворачивая головы, повел рукой, очерчивая место меж собой и магистром. — Остальные — в межрядье.
— Кто стоит подле вас?
— Один среднего роста, со светлым и добрым ликом. Волосы и борода орехового оттенка, выше висков — гладкие, а ниже — вьющиеся, более темные, разделены на прямой пробор.
— Сын божий, Иисус Христос, — пояснил Калиостро.
— Этот человек смотрит на другого, в больших летах, с оголенной головой, без волос вовсе. Губы поджаты. Глаза мелкие, круглые, сверлящие.
— Наместник Иудеи Понтий Пилат, — уже почти шепотом, словно боясь помешать видениям Алексея, молвил чародей. Дама во втором ряду вскрикнула. Тут же спохватилась и прикрыла рот одной рукой, другой же закрестилась, не проговаривая, а только шевеля посиневшими от перепуга губами:
— Господи, прости!
Юноша тем временем продолжал:
— На челе у третьего — лавровый венец. У него выдающийся подбородок, на лбу — продольные морщины, внизу щек — глубокие складки.
— Гай Юлий Цезарь. Спасибо, о духи великих, что посетили нас! Соблаговолите ли ныне удостоить нас беседой?
— После. Прежде то, о чем обещал! — голос мальчика снова изменился, но по-прежнему был мужским, по-прежнему взрослым.
— Тогда ответь, проводник, не зришь ли ты кого подле того места, где сидит дама в черном?
— Зрю. Юного отрока, белокурого и белого лицом. На виске — рассеченная рана.
Княгиня Гарина вцепилась в подлокотники кресла и вжалась в спинку так, словно силилась ее продавить.
— Нет ли у отрока иных приметных черт?
— Родинка размером с фасолину на шее…
Зал разом ахнул. А коротышка, который сидел перед Татьяной, вдруг выхватил из-под манжеты кружевной платок и замахал им перед носом. Платок, видать, был надушен, распространился пряный гвоздичный аромат.
Какое тут приличие?! Позабыв про данные Андрею да Прохору обещания, женщина наклонилась к соседу и попросила разъяснить всеобщую ажитацию. Тот, разумеется, обрадовался собственной востребованности. И растолковал, мол, белобрысый отрок — сын Гариной, убиенный месяц тому назад.
Изложить суть «странных обстоятельств» коротышка не успел. Княгиня Гарина взвизгнула, будто кто ущипнул ее за бок, подскочила на своем месте, закатила глаза и обмякла, — лицо бескровно, грудь не вздымается, — ни дать, ни взять покойница. Кто-то поднес к лицу зеркальце и объявил:
— Дышит. Дайте же сюда нюхательной соли!
В общей суматохе никто не обратил внимания на только что вошедшего человека, одетого в темно-синий сюртук и ярко-красный камзол, обшитый по краям плотной золотой лентой.
— Я сейчас принесу воды, — выкрикнул вошедший и опрометью бросился к двери. Тут уж в обморок упала еще парочка особо впечатлительных дам.
Княгиню привели в чувство. Дали ей принесенной мужчиной воды. Сам вновь прибывший с почетом был усажен в единственное пустующее кресло в первом ряду, по правую руку от графа Шварина.
Татьянин мозг окончательно переполнился впечатлениями. Она больше не могла воспринимать окружающую действительность. Впрочем, действительностью происходящее сиим вечером в ротонде Елагинского имения назвать было сложно. Это было чудо, волшебная феерия. Состоялось еще много чего невероятного. Трогательная беседа матери с погибшем сыном. Призрак через проводника доложил о своем загробном житье-бытье.