Кстати о любви

Светлая Марина

Layla, you've got me on my knees

Layla, I'm begging, darling please

Layla

Darling, won't you ease my worried mind

Ее голос зазвучал где-то совсем близко. Настолько близко, что ему казалось — голос его обнимает, до него дотронуться можно. Живое и настоящее среди бреда последних недель.

Лукин

ринулся сквозь толпу и очень скоро увидел ее. Росомаху. Со сгоревшим красным носом, с которого наверняка облезала кожа. Со смешным пучком отросших волос на голове, сейчас напоминавших солому — тоже от солнца, дороги, пыли. В черной футболке и джинсах — ее любимых, с канадским флагом на заднице, болтавшихся сейчас так, будто она сбросила никак не меньше пяти килограммов, что при ее габаритах было почти критично. Она держалась за лямки здоровенного рюкзака, дикими глазами озиралась по сторонам — потому что на нее смотрели зеваки — и продолжала петь, словно боялась, что кто-нибудь ее заткнет, но разве заткнешь Дженис Джоплин, если ей нужно горланить?

I tried to give you consolation

When your old man had let you down

Like a fool, I fell in love with you

You turned my whole world upside down

Laylaааа…

— Думаю, весь аэропорт покорен, — сказал Егор, умудрившись подойти к ней незамеченным — толпа способствовала.

Она стремительно обернулась к нему. И замолчала. Только несколько хлопков донеслось до ее ушей. Но слыша их, не осознавала. Две бесконечные недели и… сколько-то дней. Руслана перестала их считать в перелете. Сбилась.

— Оливки целиком не глотала, к наркоторговцам в логово не совалась, от собак держалась подальше, — звонко отрапортовала она.

— Что не может не радовать, — улыбнулся он и, крепко обняв, притянул к себе.

Несколько секунд она стояла молча, цепляясь за его куртку и чувствуя большие теплые руки, дороже которых не было ничего на свете. Ехал за ней. Он ехал за ней! И от этого гулко и болезненно нежно стучало сердце, и ей казалось, что она сама — одно сплошное сердце.

Потянулась к его уху и тихо сказала:

— Не отпускай меня больше от себя. Все равно без толку. Не могу работать, когда тебя нет.

Он вдохнул ее запах, сжал еще сильнее и проговорил:

— Я могу, но мне это не нравится.

— Злишься?

— Нет.

— А раньше? Знаю… злился. Я тоже… Больше не пустишь?

— Тебя покусали в твоей Африке? — удивился Лукин.

— Нет. Я скучала.

— Домой?

Руслана отняла голову от его груди и посмотрела в лицо. На губах ее играла улыбка, и что-то вечно ему знакомое, вечно ему необходимое, вечно им любимое — неугомонное отразилось в росомашьих глазах.

— Мы в Стамбуле все-таки. Оба. Ты в случайности веришь?

— Нет.

— Давай останемся? Я спать хочу. И помыться. И тебя. И Босфор. И спать. Господи, я не знаю, сколько дней не спала и не мылась!

Егор согласно кивнул и потянул ее обратно в толпу. Руслана послушно топала рядом. На них изредка недоуменно оглядывались, но она привыкла. Потому что знала: оглядываться будут всегда. Вряд ли что найдется нелепее словно сошедшего с обложки глянцевого издания красивого мужчины, прижимающего к себе смешно одетую невзрачную женщину, которая, наверное, никогда в жизни не повзрослеет. Но еще она знала, что ему на это плевать, а она сама давно уже сунула любопытную мордаху под обложку. Глянец? Ну, пусть. Запустивших глаза в содержание мало. Тех, кому позволили запустить, — почти нет. Но она не жаловалась. Ей больше достанется. Как он там назвал свою статью полтора года назад? Обжора на охоте?

Конец