Кстати о любви
Шрифт:
Егор больше не сомневался — Ольга общалась с Русланой. Не сомневался он и в том, что безрезультатно.
Лукин скрежетнул зубами и снова нашел глазами жену. Имениннику удалось ретироваться, и теперь Ольга стояла рядом с известным телепродюсером и весело смеялась в ответ на его слова, меняя пустой бокал на полный с подноса пробегавшего мимо официанта.
Сдерживая закипавший гнев, Егор подошел к ним.
— Прошу прощения… Оля, нам пора.
Ольга повернула к нему свое красивое лицо — в этот вечер, кажется, еще более красивое, чем обычно, и улыбнулась,
— Да? — спросила она. — Но я не устала.
— Я вижу, — сказал Лукин негромко — только для нее. — Не упрямься.
— Егор Андреич, ну вечер же только начинается, куда вы от нас уводите свою красавицу? — усмехнулся дородного образа телепродюсер, отправляя в рот канапе.
— Домой, уважаемый, — усмехнулся Лукин. — Я, знаете ли, заделался домостроевцем.
— С каких пор? — фыркнула Оля, но бокал на столик поставила.
— Вот дома и расскажу.
— Ну, поехали. Константин Сергеич, искренно надеюсь, до скорого свидания. Я вас наберу в понедельник.
— Конечно, Ольга, мы же договорились, а уговор дороже денег!
Оля снова улыбнулась, на этот раз направив все чары на продюсера, а потом, устроив руку на сгибе локтя супруга, позволила вывести себя из ресторана.
И только на улице, наконец, надев пальто, сняла с лица маску приветливости.
— И что это было? — недовольным тоном поинтересовалась она. — Я вообще-то его обрабатывала! Они проект новый на ТВ запускают со звездами. Мы могли бы его освещать!
— Я забочусь о твоем режиме, — бросил Егор и кивнул на машину, — садись!
— О-го. Какой грозный!
Естественно, она не могла позволить, чтобы последнее слово осталось за ним. Но в машину села, даже заставив себя молчать дорогой.
Степень нервозности между ними в последнее время действительно зашкаливала. Залужная была кем угодно, но только не дурой, потому прекрасно видела, что они приближаются к определенной черте, за которой наступает стадия невозврата. Другой вопрос, что останавливаться первой она намерена не была.
Почему-то все складывалось так, как хотелось ему. Само собой. Ее желания при этом не учитывались. Оля сердилась, но воли своей злости не давала. Куда важнее было решить, что делать дальше, потому как, что бы она ни придумала, все одинаково ее не устраивало. Но все же самое важное было решено. Без особых сомнений.
Добравшись до дома и едва переступив порог квартиры, она, даже не раздеваясь, подошла к бару, достала оттуда бутылку вина и посмотрела на этикетку.
— Хочешь?
— Нет.
Улыбнулась. Вооружилась бокалом, наполнила его, сделала глоток и только после этого скинула пальто. Потом устроилась в кресле, как была, в вечернем платье и провозгласила:
— Можешь начинать, я внимательно слушаю!
— А ничего, что ты беременна? — спросил Лукин, наблюдая за ней.
— Ничего! Даже полезно, я читала.
— Ты читаешь так, как тебе удобно. Это же касается и того, что ты слышишь.
— То есть это ты из-за шампанского такой злой?
— Ты разговаривала с Росохай? — ответил Егор вопросом на вопрос.
Оля быстро глянула на него, потом отпила еще немного.
— Откуда знаешь?
— Значит, да. За каким дьяволом?! — рявкнул Лукин.
— Я думала, что такие, как она, хотя бы не ябедничают, — задумчиво проговорила Оля. — Такое разочарование…
— Что ты ей предлагала?
— Сотрудничество. Сотрудничество — это же хорошо, верно?
— Не верно, потому что я тебе вполне определенно сказал: я не хочу видеть ее в своем журнале.
— Зато я хочу в нем видеть интервью с Озерецким. И она это может устроить. Не моя вина, что ты палец о палец не желаешь ударить, чтобы мне помочь.
— Оля. Оля! О-ля!!! — Лукин навис над женой. — Опомнись! Тебе свет клином сошелся? Что ты творишь?
— Я творю? — ее четко прорисованные брови изумленно изогнулись, а из груди вырвался нервный смешок. — По-моему, это ты меня слышать не хочешь. Признай, тебе попросту плевать на мои желания и цели. Для полного счастья осталось запереть меня с ребенком в доме, как в крепости, и чтобы не вякала!
— Прекрасно! Я тебя услышал, дорогая. И уж прости, не вижу ничего плохого в том, что жена и ребенок для меня важнее какой-то там заокеанской звезды.
— Да начхать тебе на меня! — воинственно выкрикнула Оля, вскакивая с кресла и оказавшись с мужем лицом к лицу. — Тебе удобно! Я тебе удобна! И пока я не шла поперек твоего слова и действовала сообразно твоему видению журнала, все было хорошо! Но как только это изменилось, так у Оли с головой не все в порядке!
— Может, гормоны бушуют, — буркнул Лукин. — Я не врач.
— Гормоны?!
— В следующий раз почитай не про полезность вина, а о насущном.
— Я думала, что мы с тобой понимаем друг друга! Что ты меня чувствуешь, а я чувствую тебя! А на поверку — чужие люди, да?
— Раздумья украшают женщину, если помнишь.
— Сволочь ты, Егоша, — всхлипнула Оля. Поставила бокал на подлокотник кресла и прошла мимо мужа в ванную. Сомнений в том, что там она собралась рыдать, давя на его жалость, не оставалось.
Сам Егор себя сволочью не считал. Да, не должен был орать. Но он не греческий небожитель, чтобы обладать олимпийским спокойствием, когда жена расставляет приоритеты сообразно собственным капризам, а не объективным событиям. Он ей о ребенке, а она ему об Озерецком. Абсурдность ситуации достигла абсолютного значения.
И чтобы не накрутить себя до настоящего скандала, Лукин не пошел следом за Ольгой, а направился в спальню. В надежде, что утро вечера мудренее. Супруга присоединилась к нему только минут через сорок. Вошла в комнату, уже переодетая ко сну в легкую шелковую бледно-лиловую пижамку, в которой выглядела потрясающе сексуальной. Устроилась на самом краю постели, выключила бра со своей стороны и чуть охрипшим голосом проговорила:
— Я намерена увольняться. Серьезно.
Ответом на другом краю кровати была тишина. Оля негромко всхлипнула и повернулась набок. Матрац под ней скрипнул и замолчал.