Кстати о любви
Шрифт:
Которую волочет на улицу мужчина с лицом, созданным для глянцевых журналов и красных дорожек. Даже Тоха возле него померкнул бы!
— Он, — сдержанно кивнула Руська, боясь ляпнуть лишнее.
— Одежда твоя в гардеробе? — спросил Лукин, когда они вышли из зала. — Номерок давай.
Руслана остановилась и на мгновение отстранилась от него. Порылась в кармане толстовки, потом в джинсах. Когда искомое было найдено, сунула в его ладонь и проговорила:
— Там… куртка… и шарф красный.
Через полторы
— Ну… спасибо! Пошла я!
— Куда ты дойти сможешь? Сейчас такси вызову.
— Да у меня там машина, — отмахнулась она и осеклась, не выходя из образа. — Не прровожай!
— Твое состояние души не предполагает вождения машины, — Лукин вывел ее, наконец, на улицу и осмотрелся. А заметив поблизости яркие шашки, подвел к такси и открыл дверцу. — Садись.
— Там мой Жук! — возмутилась Росомаха.
— Завтра заберешь.
— Ладно… я тебе уже дважды должна…
— Забудь, — Лукин впихнул ее в машину. — Деньги есть?
— Ага!
— Тогда счастливо!
— Пока! — торжественно кивнула Руслана Росохай и захлопнула дверцу автомобиля.
А в голове ее, когда такси отъезжало со стоянки и до самого дома, билась одна единственная мысль: «Сука ты, Лёня… как же стыыыыыдно!»
Глава 3
Она просыпалась трижды, совершенно при этом не желая просыпаться.
Сначала в 5:30 утра традиционно зазвонил будильник, который был немедленно выключен и решительно проигнорирован. В затылке все еще стучало после падения, а к утренней пробежке сей факт не располагал. Потому Руслана предпочла и дальше спать.
Ей даже снова что-то снилось — сюрреалистическое и очень яркое. Чего запомнить она была не в состоянии. И называла такие сюжеты наркоманскими.
А потом утро ворвалось в комнату непрошенным солнечным зайчиком и весьма неделикатно скользнуло по глазам. Мальчишка из дома напротив не упускал возможности пошалить в ясный день. Специально ради этого выходил на балкон своей комнаты — засекла однажды.
Росомаха зевнула совсем не по-росомашьи, а вполне себе как кошка. И перевернулась на другой бок. Как это он вечно угадывает, чтобы попадать в глаза незнакомым людям, не покидая собственной квартиры? И надрать бы засранцу уши, да только все равно не поймет, за что. Мысли о том, чтобы жаловаться родителям на такую милую шалость их чада, тоже звучали детством. Но они же были и последним, что мелькнуло в сознании, прежде чем опять начать проваливаться в сон. На сей раз ненадолго.
Тишины не стало в тот момент, как зазвонил телефон. Маминой мелодией.
«Мы бедные овечки, никто нас не пасет,
Мы таем, словно свечки, что же нас спасет?
Спасииите несчааастных овеееечек
Бе!
Бе!»
— Глаголь! — сонно выдохнула Руслана в трубку.
— Спишь еще? — спросила Наталья Николаевна без особенного интереса.
— Да.
— А я на работу еду.
— Мои соболезнования. Что случилось?
— А просто так я позвонить не могу? — обиженно протянула мать.
— Можешь! Случилось что?
— Ты хуже следователя!
— Твой бывший муж и мой отец — эмвэдэшник, — хохотнула Руслана и перевернулась на спину. Никакого солнечного зайчика уже не бегало. Набегался. Затылку, кажется, тоже немного полегчало, только приглушенное что-то осталось. Она улыбнулась и как могла ласково произнесла: — Колись давай.
— Александр мне изменяет.
Наша песня хороша, начинай сначала.
— Мама, — медленно проговорила Росомаха. — Тебе все рано или поздно начинают изменять. Может, оно в твоей голове? Или ты на горячем поймала?
— Почти. В кармане его куртки оказалась губная помада. Только не говори мне, что она его.
— Конечно, не его! Подбросили, чтобы ты нашла.
— Вот я и нашла! — провозгласила Наталья Николаевна.
— Молодец! Пятерка тебе за бдительность. Его спрашивала откуда?
— Нет, чемодан собрала.
— Дважды молодец! Он возражает?
— Он еще не знает. Будет ему сюрприз вечером.
— Трижды! — Руслана встала с кровати и прошлепала в ванну, включая кран, но не отрывая телефона от уха. — Ревешь?
— Перебьется! — зло фыркнула мать.
— Максимум, что могу — приехать вечером. Забухаем вместе. Оплачем наши надежды.
— А у тебя что случилось? — вопрос прозвучал почти заинтересовано.
О том, что у нее случилось уже давно, кажется, целую жизнь назад, только прошло как-то мимо мамы, говорить было бесполезно — звучало бы упреком. Ну не всегда родители оценивают степень трагедии собственных детей в той же мере, в какой они сами. Сначала — «до свадьбы заживет». Потом — «еще лучше себе найдешь». И, наконец, — «женщине одной нельзя, а ты все тянешь». По счастью, до последней стадии пока не дошло — мама была достаточно современной женщиной, чтобы начинать бить в колокола и рассказывать о многочисленных подружках, уже подержавших на своих руках внуков.
Потому Росомаха не нашла ничего умнее, чем ответить:
— Женская солидарность у меня случилась.
— Аааа, — уже без малейшего интереса протянула Наталья Николаевна. — Тогда не надо.
— А помочь в изгнании коварного изменщика? Я, кстати, и допрос ему учинить могу, хочешь?
— Не хочу. Выслушивать его незамысловатые оправдания…
— Ну вдруг он нас удивит?
— Он и в лучшие времена этого не умел. Ладно, мне выходить. Можешь спать дальше, — после раздался звук поцелуя, и в трубке наступила тишина.