Кто хочет стать президентом?
Шрифт:
В конце концов, Елагин решил: раз уж украли, так уж украли. Собственно, чего дергаться – у них в руках человек, много знающий о деле, ради которого он, вольный московский майор, и прибыл в эти края.
– Мне хотелось бы, Нина, чтобы вы нам кое-что рассказали.
Девушка поджала губки, как-то автоматически начиная кокетничать. Эта сторона женской натуры не являлась ее сильной стороной, но до известной степени Нина умела ею пользоваться.
– А что именно? Вы же сами почти все видели, насколько я понимаю.
Майор хмуро вздохнул:
– И все же я прошу ответить на несколько вопросов. Кастуев поморщился.
– Нас интересуют некоторые технические детали и научные тонкости того действа, что произошло сегодня ночью в ангаре институтского филиала.
Девушка склонила голову набок, словно решила под новым углом рассмотреть своих похитителей.
– Тогда вам надо было красть кого-нибудь из братьев Лапузиных. Это они все придумали. Кроме того, там было еще несколько докторов технических наук, почти таких же сумасшедших, как братья. Они бы вам объяснили. А я в общем-то всего лишь журналист.
Майор поиграл желваками, одновременно пытаясь улыбнуться. Он знал, что обладает мужественным и очень даже привлекательным обликом, короче, нравится бабам из самых разных слоев общества. Если немного поднапрячься, задействовать немного остроумия и пару великодушных жестов… нет, бред. Как-то само собой понималось, что здесь его мужественное голубоглазое обаяние даст сбой. Очень трудно расположить к себе женщину, настроенную по отношению к тебе иронически. Она считает, что они сделали глупость, украв ее, и переубедить ее нельзя.
Мелодично вздохнул мобильник в кармане у Кастуева. Мобильник Нины.
– Если вы будете благоразумны, можете сказать несколько слов. Успокоить родственников, – предложил майор.
Нина удивленно кивнула. Кастуев спрыгнул с подоконника, подгарцевал к ней на одной ноге, протянул аппарат, и Нина сообщила Винглинскому, что с ней все в порядке.
Ну вот, благородный жест сделан, но уровень иронии в ее улыбочке не сделался ниже.
– Так на какие вопросы вам ответить?
Кастуев аж зажмурился – похищенная переходит в атаку на похитителей. Впрочем, финт со звонком одноногий оценил на пять с плюсом. От этого места можно начать маневрировать. Пусть майор действует дальше, глядишь, у него все же что-нибудь получиться. Похищенная продолжала наступать:
– Ну, спрашивайте, раз уволокли среди ночи по грязи. Майор спрашивать начал не сразу. Обдумывал, к какой прибегнуть в данном случае тактике.
– Скажите, Нина, как вы относитесь к своей родине? Все же на секунду ее удалось сбить с толку.
– Кто это такой?
– К России, она женского рода.
Нина уже собралась со всем своим ядом.
– Как женщина к женщине я отношусь к ней неплохо. Нам пока нечего делить. Родина не забирала у меня сыновей на войну, не калечила родителей. Позволяет не сдохнуть с голоду. Заниматься делом, за которое я могу себя уважать. В общем, неплохо я к ней отношусь. А вы?
Елагин кивал в ответ на каждое предложение ее короткой речи, все сильнее сдвигая при этом густые брови.
– А вот я ее люблю. До такой степени, что готов быть цепным псом у границ ее интересов. Из меня мог бы получиться неплохой ученый – при большей усидчивости. Или серьезный военный – при наличии настоящего врага. А так пребываю в какой-то умственной и нравственной расслабленности. И пользуюсь каждым случаем, когда родина посылает мне сигнал бедствия, чтобы прийти к ней на помощь.
Нина нахмурилась, потерла нос, покосилась на Кастуева, но тот, судя по всему, больше всего интересовался ногой.
– Не совсем поняла, товарищ офицер, вы жалеете, что на нас в данный момент никто не нападает?
Офицер веско кивнул:
– В каком-то смысле. Мы, русские, лучше всего себя чувствуем в обороне против превосходящих сил противника, идеально – когда нас берут за глотку. Такой вечный «Варяг». Тогда у нас появляется все что надо – не только стойкость и отвага, но и организованность, порядок, деловитость даже.
Нина мелко покусывала нижнюю губу, начиная, по-видимому, раздражаться.
– Но я вот тоже «русские», однако совсем не хочу нормального самоощущения такой ценой. Я не люблю, когда меня держат за глотку. Русский – не значит распятый, как хотелось бы думать многим! Таким, как вы. Кстати, больше всего об этом кричат те, кто сами ни за что на крест не полезут. К тому же сейчас как раз тот случай, когда можно попробовать жить по-человечески, по-русски, ни с кем не доходя в отношениях до кровопролития.
Майор медленно покачал головой:
– Это иллюзия.
Нина даже чуть привстала:
– Что – иллюзия?
– Что в настоящий момент нас никто не держит за глотку или по крайней мере не пытается приступить к этому очень любимому в мировом сообществе занятию.
Маленькая украденная дама схватилась за голову и начала раскачиваться из стороны в сторону, постанывая: «Да сколько же можно, сколько можно питаться этой тухлятиной». Потом остановилась и проговорила быстро и четко, глядя майору прямо в глаза:
– Это называется «осадное сознание». Каждый народ в какие-то моменты истории бывает осажден в своем доме, в своем храме, и мудрость вождей заключается в том, чтобы вовремя понять, что осада уже прекратилась. Осаждавшие заняты своими делами, а то и перегрызлись из-за так и не добытой добычи. Хуже всего, когда на башне, то есть у власти, останутся люди, которые будут продолжать бить в набат – вставайте, люди русские! Когда звучат эти крики, крикунов невозможно сместить, потому что любые разговоры на эту тему тут же объявляются предательством. Однажды примененная жесткость не должна признаваться управленческой панацеей. Представьте врача, который успешно вылечил перелом наложением гипса, а потом против всех болезней прописывает только гипс, гипс, гипс! Даже против гриппа! Вот так мы до сих пор и живем. Все мечтают Россию «подморозить».
Даже Бобер заглянул на огонек этой речи и застыл в дверях. Майор играл желваками. Он знал, что самый слабый ход – перебить даму. Начала изливаться – пусть уж. Пожар женской истерики бесполезно заливать словами.
Умолкла. Нет, кажется, еще что-то скажет. Нет, просто махнула рукой.
– Теперь послушайте меня.
Она даже не глядела в его сторону, настолько он был ей ясен и неинтересен идейно, не говоря про остальное.
– У нас разногласия в общем-то не принципиальные. Тут вопрос качества настройки оптики. Ваши глаза моложе, но у меня зрение опытнее. Вы не видите, извините за гомерически банальный образ, этих рук, что тянутся к горлу моей родины, а я вижу. Или по крайней мере чувствую, что они могут протянуться. И предполагаю откуда.