Кто хочет стать президентом?
Шрифт:
Предполагалось, что заседание откроет парой фраз Андрей Андреевич, но он резонно заявил своему шефу безопасности, что, поскольку встречаются они как раз со специалистами по фразам, он предпочел бы послушать.
– Ты же сам прекрасно знаешь, что никакой выпестованной мысли-программы у меня нет, так и зачем?
Соображение показалось Капустину правильным. К чему вгонять сотрудников в депрессию столь ранним знакомством с истинным уровнем мыслительных способностей их шефа.
– Представьте себе арбуз, – продолжал Капустин, – все косточки внутри него расположены в общем-то врозь, но зато вся влага общая. Другими словами, много разных отдельных мыслей, но результатом должна стать единая сочная сладость победы. Это образ действий нашего будущего штаба. И по-другому быть просто не может. В развитие образа арбуза: глядя на него, мы невольно представляем его разрезанным. То есть в работе штаба предусмотрено наличие некоторых средних по размеру конструктивных элементов. Долей. Вы, собранные в этой комнате, относитесь к одной из таких долей. Назовем ее, допустим, «специалисты по русской душе», «группа креативных разработок» – в общем, как хотите, так и самоназывайтесь. Ваша цель-задача – нащупать те точки, в которых цели Андрея Андреевича Голодина как кандидата соприкасаются со скрытыми струнами той самой пресловутой «таинственной русской души».
– Поэтому мы позвали для этой цели американцев? – спросил Артем Владиславлев, ковыряя ногтем подлокотник кресла.
Бэнкс и Парачини никак не отреагировали на этот выпад, словно не они были тут американцами. Происходящее пока полностью вписывалось в стандартную схему «выборов в стране неполноправной демократии».
Капустин ласково улыбнулся Владиславлеву. Вот и началось распределение ролей в труппе. Спасавшийся на атомной подлодке от греко-грузинского беспредела литератор этим выпадом забронировал за собой роль главного патриота.
– Иногда трезвый взгляд со стороны стоит дороже, чем тупое самолюбование, – ответил безногий.
Капустин улыбнулся и ему. Есть у нас теперь и явный либерал. Очень хорошо.
– Должен вас предупредить, хотя, я думаю, вы и сами догадываетесь: наш арбуз большой, или, правильней сказать, будет большой. Пока на нашей политической бахче лежит снег, но весенние гонки арбузов уже объявлены. Так что за работу. Да, и еще. В нашем штабе будет много подразделений. Предостерегаю против некоторых самых распространенных заблуждений, чтобы потом не было сильных разочарований. Помимо вашей команды на общий результат будет работать еще много «долей», мы рассчитываем получать и использовать «косточки» самыми разными путями. Поэтому не расстраивайтесь, если не ощутите главенствующего присутствия именно ваших идей в результирующем векторе поведения нашего кандидата. Короче говоря, одна из заповедей вашей работы – не тянуть одеяло на себя, не лоббировать свои наработки в ущерб общей выгоде. Ну, это я, кажется, немного забегаю вперед. У нас есть время, но оно уже пошло. Знакомьтесь. Налаживайте взаимопонимание.
Когда Андрей Андреевич и Капустин выходили из зала, мистер Бэнкс спросил на хорошем русском языке, а кто будет старшим в их «доле» и предполагается ли вообще роль шефа на данном уровне.
Кирилл Капустин улыбнулся ему даже дружелюбнее, чем улыбался перед тем своим соотечественникам, и сказал, что старший предполагается, но этот вопрос в стадии обсуждения.
– Шеф придет в последний момент, – сказал Лик, специалист по восточным менталитетам. Русские коротко хмыкнули, американцы не поняли этой киношутки, но Парачини, кажется, догадался, что было пошучено, и с неприятной пытливостью поглядел на Лика. Капустин же только кивнул. Теперь было ясно, кто будет играть роль острослова в банде. Нет, что ни говори, а он неплохой антрепренер.
Когда Андрей Андреевич и Капустин остались наедине в кабинете кандидата на втором этаже здания, начальник службы безопасности заговорил первым, не дожидаясь упреков и капризов начальника:
– Что вас смутило больше всего – безногий?
– И смутило. Зачем так-то уж? Что, разве нет мерзавцев с ногами для этой работы?
– Он не мерзавец, он талантливый и несчастный человек. Он лучше всех знает, как работать с такой материей, как несчастье, беда, горе, обездоленность.
– Мне-то это зачем? – искренне развел руками кандидат, и стало особенно заметно, какой он пышущий здоровьем и любовью к хорошей жизни человек.
– Вам-то, конечно, ни к чему, но как кандидат вы не можете не учитывать, что беда, горе или по крайней мере неустроенность в жизни – повседневный хлеб вашего будущего избирателя, и он должен почувствовать, что вы хотя бы подозреваете об этом.
Андрей Андреевич поморщился и отвернулся.
– Ну а где этот хваленый твой Браун? Опять в какой-нибудь галерее? Зачем я ему звонил, унижался?
– Вы не унижались, не надо преувеличивать, и ваш великолепный звонок сделал свое дело.
– Какое?
Капустин улыбнулся как терпеливый отец, беседующий с любимым, но слишком нетерпеливым сыном.
– Я объясню. Наш владелец дартс-клуба и любитель современного искусства представляет собой наилучший источник недостоверной информации на современном информационном поле.
Кандидат нахмурился:
– Думаю, что я тебя понял, но все равно скажи словами.
– Нам нужно было в определенные, очень болтливые и очень влиятельные круги запустить некую идею. Наиболее подходящая для такой идеи оболочка – «информация из недостоверного источника». Причем чем общепризнанней недостоверность источника, тем лучше. Мы будем раскручивать свою работу, а все, кому положено задумываться на сей счет, будут ломать головы – что происходит?
Собирается Голодин выдвигаться или нет? Такое положение намного выгоднее для нас на данном же этапе, чем простое заявление через прессу – да, будет! Андрей Андреевич кивнул:
– Да, это верно.
Он соглашался с Капустиным. И потому, что считал его способ действий правильным, и потому, что этот способ давал некую психологическую отсрочку. Андрей Андреевич все же побаивался уготованной ему роли. Слишком это было для него лихо, решительно, однозначно! Куда приятнее легкий туман вокруг собственной фигуры. Пока он не окончательно выдвинулся из тумана, по нему не нанесут удара. А удара он боялся, зная свои слабые места. Он даже приезжать в Москву не очень-то хотел, пусть пока и не наблюдалось никакой конкретной угрозы со стороны властей. Капустин так и утверждал – никакой! Только шумные разоблачения наемных писак, сделанные совершенно желтыми чернилами. Их не надо бояться, твердо говорил Капустин. Андрея Андреевича они все же пугали, но чтобы не ронять себя в глазах начальника службы безопасности, он делал вид, что они его раздражают.
Пока кандидат глядел в окно на все ту же родную природу, Капустин стоял у него за спиной, глядя ему в темечко. Стороннему наблюдателю могло показаться – читает мысли.
– И американцы, Кирилл, какие-то…
– Ну уж тут, Андрей Андреевич, я не знаю что и ответить. Дареные кони, хотя бы и пони. Маленькая американская понница.
– Что? – Обернулся кандидат на неестественный звук рифмы.
– Я хочу сказать, есть у меня и еще один важный разговорец.
– А не хватит на сегодня?
– Сразу после будет хватит.
Андрей Андреевич отвалился в пискнувшем кресле.
– Речь пойдет о Нине, о Нине Андреевне. Кандидат резко выпрямился. К этой теме он не мог относиться расслабленно.
– Говори о Нине Андреевне. Капустин обошел стол, тоже сел в кресло.
– Ну давай, давай, ты же знаешь, я ненавижу терпеть!
– Тут подъезжал ко мне Винглинский.
– Что нужно этому обирателю вдов и сирот?
– Они, кажется, не могут сработаться с Ниной. Андрей Андреевич убежденно заявил: