Кто не спрятался…
Шрифт:
А вот полотенце первой девчонки пустовало.
Одолевая подъем, я то и дело оглядывался на пляж. Что-то ее было нигде не видать. Когда от тропы остались жалких десять шагов, я снова повернулся оценить ситуацию. Не видать!
– Да тут я, наверху, – раздался вдруг голос.
Клянусь, еще немного – и я покатился бы вниз кубарем. Костей бы потом точно не собрал.
Прямота сказанного обескураживала – как будто было так уж очевидно, что я искал именно ее. Как будто она просто знала. Повернувшись, я увидел, как она нависает надо мной, и, возможно, немного покраснел, потому что девчонка тут же улыбнулась.
Я взобрался наконец наверх. Уставился под ноги – и не потому, что это мне было необходимо; повторюсь, просто привычка такая. Хотя, вынужден сказать, на нее прямо смотреть было непросто: так много обнаженной натуры вблизи мне, увы, редко перепадало наблюдать. А ей явно хоть бы хны – она держалась уверенно, ей не чинила дискомфорта нагота, ни дать ни взять – какая-нибудь островная дикарка.
Но дикарский образ жизни сопряжен с невинной непосредственностью, как правило, а в ней вот… нет, в ней определенно была некая сознательная бесстыдная чувственность; нечто весьма далекое от какой бы то ни было невинности. Да одна ее поза указывала на то, что себя она выставляет напоказ. Прогнувшись в пояснице и предоставив хороший вид на бедра, незнакомка взмахнула своим бело-зеленым полотенцем, вытряхивая песок.
Бриз давным-давно унялся. Солнце наделяло ее темные волосы красновато-коричневым оттенком.
Как-то раз после всего случившегося мне довелось побывать на Карибском море. Ближе к концу дня оно сверкало в лучах заходящего солнца, обретая ярко-голубой пронзительный цвет. В сумерках он заметно серел, а ближе к ночи темнел практически до черноты. Глаза девушки были именно такими – цвета темнейшего часа ночи. В эти бездны я провалился мигом, не найдя, за что зацепиться, вовсе без шанса спастись. Тут же назрел вопрос, сколько ей может быть лет.
– П-привет, – кажется, промямлил я.
– Эй, ты же меня выглядывал, да? – В ее голосе не было и капли игривости. Даже о простой девчачьей иронии речи не шло.
– Тебя. А ты как догадалась?
Она улыбнулась. И ничего не ответила. Пришлось смотреть на нее прямо – и снова по глазам резанула нагота, легкодоступность ее тела. Она снова встряхнула полотенце – на песок упала смятая сорванная ромашка. Повернувшись, незнакомка направилась к темно-зеленому «мерседесу», запаркованному между стареньким «доджем» Рафферти и белым «корветом».
– Подбросишь до дома?
– Не вопрос.
Она с готовностью запрыгнула на пассажирское, я обошел машину и сел за руль. Ключ уже торчал в замке зажигания, и мне оставалось лишь повернуть его.
– Куда отправляемся?
– Седьмой дом на Уиллоуби. Сможешь найти?
– Без проблем! Летняя резиденция?
– Ага.
– А чего голос такой грустный?
– У тебя бы на моем месте еще не такой был. Меня предки сдернули прямо с учебы, позвонили – сказали, что подыскали на лето «чудное местечко». Приезжаю – а тут нате вам. Пока сюда едешь, все усыхает – деревья, дома, кусты. Прямо даже и не знаю, сама-то я не ссохлась от вашей местной тоски. Скучный городишко.
– Нашла кому рассказывать.
– Ты учишься?
– Не-а. – Я вырулил на дорогу. Никогда не чувствовал ни малейшей вины из-за того, что не пошел в колледж. И сейчас не чувствую, но тогда, с ней, меня почти что проняло. – А ты? – Что и говорить, собеседник из меня божественный.
– Я же сказала только что – с учебы сдернули. Пайн-Манор, Честнат-Хилл. Год дотянуть осталось. Стив учится в Гарварде, Кимберли – со мной, только на год младше. У нее профиль – французский язык, а у меня – антропология. На будущий семестр у меня намечены полевые исследования. Не знаю, смогу ли себя заставить.
– Ну сама-то как думаешь?
– Да заставлю, куда денусь. Почему бы и нет. Тебе не скучно?
– А?..
– Не скучаешь тут, спрашиваю?
– А, да, частенько.
– И что с этим делаешь?
– Ты про работу спрашиваешь?
– Нет, про то, как ты гонишь скуку.
– Ну… по-разному гоню. На пляж частенько хожу, вот.
– Ясное дело.
Дорога петляла и вихляла, умудряясь оставаться строго узкоколейной, но я ее знал как свои пять пальцев – мог и с закрытыми глазами проехать при вящей надобности. Эта подкованность позволяла мне не сводить с девчонки глаз. У нее на плече остался налипший песок. Захотелось отряхнуть – как повод прикоснуться к ней. Она сидела очень низко на сиденье. Нет, ну в какой же форме девчонка! Ни единого излишества, ни намека на рыхлость. От нее чуть веяло сыростью – потом и морской водой.
– Твоя машина? – спросил я. – Катится как по маслицу.
– Не моя.
– А чья, отцовская?
– Мимо.
– Тогда?..
Она пожала плечами, как бы сообщая, что разницы нет.
– А ты коренной? Прожил тут всю жизнь, да?
– Не только я, но и мой батя в довесок.
– И как ощущения?
– Не особо.
– Так чего ж ты здесь торчишь?
– По привычке, наверное. Нет повода стронуться с насиженного места.
– То есть тебе всякие-разные поводы подавай.
– Никогда не задумывался, честно. Не знаю.
– А ты подумай. Прикинь, повод сейчас будет? Тебе бы хотелось?
– Прямо сейчас и подумать?
– Ты торопишься куда-то, что ль?
– Нет…
Я углубился в думы. Вопрос дюже странный, еще и прилетевший нежданно-негаданно. А какой, собственно, ее интерес во всем этом – или так она всего лишь поддерживает формальный разговор?
– Знаешь, наверное, хотелось бы.
– Класс.
– В смысле?
– Ты миленький.
– М-м-м?..
– Не хотелось бы, чтоб ты оказался вдобавок идиотом.
С ответом я не нашелся. Дорога продолжала петлять. Девчонка глазела за окно, солнце снаружи потихоньку садилось. В ее волосах просматривались ярко-рыжие пряди. Линия от шеи до плеча проходила очень плавно, весьма изящно.
Мы были уже на въезде в город. Уиллоуби располагалась на окраине, и это был единственный район, о котором здесь худо-бедно можно было сказать «лучше застроен, чем остальные».
– Вот здесь притормози.