Кто правит бал
Шрифт:
Реддвей, не поднимая век, нащупал ладонь Турецкого, пожал и прокашлял:
— Победителю при… Армагеддоне мои… поздравления. — Реддвей еще несколько раз надрывно прокашлялся и смог говорить нормально.
Подъехал «рефрижератор». Они влезли внутрь, и Питер сразу связался с оператором в «Пятом уровне»:
— Какие сообщения поступали за последние четыре часа?
— Ты что, все это время не имел связи с базой? — удивился Турецкий.
— Нет, — удивился в ответ Реддвей, — если прервали на время сношение с внешним миром, значит, прервали. Напрочь. Что тебя изумляет?
— Экстренное
— Дальше.
— Оперативные документы.
— Подождут.
— Есть сообщение для мистера Турецкого из Москвы.
— Читай.
— «Ася — Анастасия Родичева». И подпись: «Грязнов».
— Все? — спросил Реддвей.
Турецкий тяжело посмотрел на Реддвея и, не скрывая досады, произнес:
— Конспиратор, твою мать!
— А в чем дело?
— Могли ведь взять Мефистофеля тихо, — он сорвался на крик, — и живым! Это же был Расторгуев!
— Моя фамилия не Господь Бог, а Питер Реддвей! — Он тоже перешел на крик и разгневанно дыхнул Турецкому в лицо: — Я в будущее заглядывать не умею!
Турецкий осадил себя, зря он бушует. Качалова говорила ему, что Настя Родичева — любовница генерала ФСБ. Но только сейчас, после смерти Расторгуева, он смог связать все это воедино. Жаль. Но изменить уже ничего нельзя. Он тоже не Иисус Иосифович, а всего-навсего Александр Борисович.
На помощь к Несси подоспели три человека. Они выволокли из подсобки стокилограммовый железный шкаф и заперли выход из туннеля намертво.
— Что там, — спросила она, — что взорвалось?
— Долго рассказывать. Наши уже внизу, минуты две-три осталось.
— А что с Биллом?
— Не знаем, поднимись посмотри, здесь без тебя разберемся.
Она выбежала наружу. Мазовецки как раз перевязали, он был бледный как снег — потерял много крови, но пришел в сознание.
— Я знаю, — еле слышно прохрипел он.
— Что? — Несси наклонилась пониже к самым его губам.
— Ученик должен сказать: гусь уже в кувшине…
41
И снова никто не встречал Турецкого в аэропорту. Толпы журналистов не ломились ему навстречу, требуя эксклюзивного интервью для своих газет и журналов, как будто он и не совершал того, что совершил. Обезглавлены, обезручены и обесточены все оперативные структуры крупнейшей в Европе (если не в мире) мафиозной организации, а всем плевать.
Конечно, телеграмм о своем прибытии он не рассылал. Ну и что, должны были сами разузнать. Только Маргарита порадовала, встретила хлебом-солью, а точнее, булочками с маком, а на его рабочем столе лежала «Times», развернутая на заголовке «Русский следователь застрелил русского чекиста-мафиози». Российские газеты тоже не оставили событие без внимания, но тут упор шел на другое — дожили, докатились: уже и в ФСБ сидят бандиты, о роли же Турецкого не упоминалось или упоминалось вскользь.
В течение получаса подтянулись Грязнов и Меркулов. Обиженный таким невниманием к своей персоне, Турецкий
— Это, конечно, еще нуждается в проверке, но уже и так ясно, что большинство фирм, фигурирующих в данной бухгалтерии, в той или иной степени принадлежали одному из крупнейших российских олигархов — Анатолию Родичеву. Сейчас уже работает бригада из ГУЭП, которая проверяет концерн «Сибирские огни» и все его филиалы и дочерние предприятия.
— А что сам Родичев?
— А что Родичев, — возмущенно отозвался Грязнов, — у него депутатская неприкосновенность и вполне достаточно еще осталось наличности, чтобы сплотить коллег-депутатов и уговорить их его этой неприкосновенности не лишать, по крайней мере до новых выборов в Думу.
— А Настя?
— У девушки большое горе, она впала в прострацию и не выходит из дома, не ест, не пьет, не спит с того момента, когда узнала о смерти любимого. Санкция на ее арест у нас уже есть, тебя вот ждали.
— Не заметно, чтоб сильно ждали, — буркнул Турецкий.
Грязнов театральным жестом извлек из-под полы куртки бутылку коньяка:
— Давай за успешное завершение очередного витка. И еще, все жаждут услышать изложение событий устами очевидца и даже непосредственного участника оных событий. Только давай еще Маргариту позовем для полного консенсуса, то бишь кворума.
— Да что особенно рассказывать. Он улетал, а я в него пальнул, вкратце — все.
— Ты не скромничай, давай в красках живописуй. Физиономику, органолептику, в какой момент ты что почувствовал, как он умирал, что сказал напоследок…
— Кончай издеваться. Парней из вертолета и машины, которые остались живы, мы допросили. Люди Родичева тоже почтили нас своим присутствием. Он, похоже, Расторгуеву более не доверял или не совсем доверял, потому постоянно висел у него на хвосте. А Расторгуев собирался надуть и наших, и ваших…
…Турецкий решил буквально на полчаса забежать к дочке в школу. Ждать до вечера и откладывать встречу с семьей не было смысла: когда они от Родичевой вернутся — неизвестно, могут за час управиться, а могут и до утра застрять. Тогда уже не он на Ирину будет обижаться за то, что не встретила, а она на него, и с Нинкой, еще чего доброго, разминется.
И с этой Настей Родичевой откровенно не хотелось встречаться, как лезть в ледяную воду. Нужно сперва запастись положительными эмоциями.
В школе устроили конкурс среди учеников младших классов по рисунку на асфальте. Асфальт в Москве который уже день был мокрым, рисовать на нем можно было только под навесом, и хорошо бы в отапливаемом помещении — руки зябли. Поэтому мероприятие проходило в спортзале. Родители жались вдоль стен, дабы предоставить малолетним живописцам максимум оперативного простора. Турецкий, ежесекундно извиняясь, стал пробираться к Ирине, пристроившейся в самом дальнем от входа углу. Она была полностью поглощена созерцанием самозабвенно рисующей дочери и его, разумеется, не замечала. Половина папаш и мамаш пришли с «мыльницами» и видеокамерами, на Турецкого шикали: опоздал, толкается еще и мешает запечатлевать исторические минуты в жизни чад.